Много лет назад кто-то в ходе интервью спросил у Тобиаса, считает ли он себя хорошим человеком, и он до сих пор смеялся, вспоминая об этом. Размышляя о примитивной концепции добра и том, как несведущие по-прежнему цепляются за нее наперекор тому миру, в создании которого принимают участие.

Солнце клонилось к горизонту, город за стеклянными стенами пентхауса окрасился алыми и оранжевыми тонами. Сегодня вечером, впервые за много лет, Тобиас расшторил окна, впуская свет. Если у какого-нибудь надоедливого писаки хватило терпения следить за ним все это время, возможно, он, наконец, будет вознагражден. Разумеется, обеденный зал оставался зашторенным, скрытым от посторонних глаз. Есть вещи, раскрывать которые нельзя даже сегодня.

Отсветы заката играли на коже Тобиаса. Теперь она стала такой бледной, что во время видеоконференций ему приходилось прибегать к гриму. Когда он как-то раз забыл это сделать, один из директоров попытался настоять на том, чтобы он обратился к врачу. Конечно, они ничего не понимали, но то была не их вина. Они не видели то, что видел Тобиас. Скоро он сможет выйти, снова увидеть солнце. Снова увидеть людей. Если захочет. Тобиас находил изоляцию вполне приемлемой, лучше, чем предполагал раньше. Возможно, он и дальше будет жить отшельником – но только теперь это будет его выбор. Тобиас усмехнулся. Быть может, сегодня представится возможность узнать, как на него влияет присутствие живых людей после стольких лет жизни в одиночестве. Разумеется, не нормальных людей, но это будет началом. Однако сначала нужно кое-что сделать.

Из противоположного конца пентхауса донеслись отголоски металлического скрежета. Где-то далеко внизу ожил старый железный грузовой лифт, со стоном мучительно поднимаясь вверх впервые за почти целое столетие. Тобиас прислушался: скрежет маховиков резко контрастировал с таинственной бесшумностью его собственного отдельного лифта. Тобиас постоял. Он нервничает? Его терзает чувство вины? Не важно. Вот-вот прибудет первый гость.

Джейсон

Железная клетка была не такая уж и маленькая, но рядом с внушительной тушей Макса Джейсон чувствовал себя так, будто его прижали к прутьям решетки, словно кусок мяса, прокручиваемый через мясорубку. При каждом хриплом вдохе Макса пол кабины, казалось, был готов промяться, но все-таки крохотная кабина ползла вверх. Зловоние разложившейся плоти его бывшего друга казалось почти осязаемым, и Джейсон не мог себе представить, как миллиардер сможет устроить ужин, если проблема невыносимой вони окажется главной. Что-то в подсознании говорило ему, что это еще далеко не самое странное, но когда Джейсон попытался сосредоточиться на этом, у него поплыла голова.