Из колонок BMW опять раздавались вопли, терзаемых в аду, хриплых гарпий под визги электрогитар. Кристиан подумал, что на это сказала бы Саша.
«Эта музыка не способна помогать думать. Она способна убивать. Ты просто выпендриваешься», – примерно так.
Кристиан нашел на сиденье телефон и позвонил:
– Привет, Сэм! Покорми за меня сома Франца Иосифа, если я не напишу в восемь часов.
– Всё настолько плохо? – голос на том конце связи принадлежал молодому мужчине, возможно, годящемуся Фишеру в ровесники.
– Я знал, на что подписывался.
– Что-то натворил?
– Как бывало раньше…
– Что? – изумился собеседник. – У тебя… у тебя не было срывов лет семь или больше!
– Наркотики.
– О, чёрт, – простонал голос в трубке. – Нужна помощь?
– Нет. Просто покорми моего сома в гостиной.
Спустя какое-то время он пробормотал с неохотой: – Ладно, покормлю. Но буду ждать твоих сообщений. – Ладно, – прошептал Крис, глядя в лобовое стекло своей машины, – я, наверное, может, напишу пару раз. Прощай.
Дихотомия света и тьмы в нём носила статус теневой войны, и это подразумевало шаткую стабильность в мятежной душевной организации. Он холодом между лопаток ощущал, что вот-вот сорвется в омут ледяной, восхитительно спокойной тьмы, откуда, как говорят некоторые, возврата не бывает. Что это означает – срыв в бессмысленное насилие больших масштабов или грядущее безумие – Фишер и сам не знал. Лишь регулярные поездки двадцать первого февраля на кладбище дабы кое-кого проведать, оттаскивали его от желанного падения. На сей раз Саша помешала ему совершить ежегодный ритуал. Поэтому Кристиан вновь ощущал балансирование своей души на цыпочках, затаив дыхание, глядя в бездну, смакуя момент перед полной аннигиляцией равновесия.