Алина покинула мир быстро, смерть бывает милостива. На ней черный, теплый свитер, классические, школьные брюки, зимние ботинки, а на запястье – не сочетающийся с ее стилем, цветной бисерный браслет. Верхней одежды не обнаружено, но расстояние от дома до стройки предполагает, что куртку она взяла.

Алина сказала: «Я пойду, прогуляюсь». Обняла на прощанье брата, чего никогда раньше не делала.

Ни телефон, ни ключи с собой не взяла, как и почти всякий самоубийца, твердо вознамерившийся свести счеты с жизнью. В маленькой сумочке лежали книжка с произведениями Дикинсон и шариковая ручка. Плеер валялся у стены, небрежно кем-то оставленный. Кровь на одежде принадлежит только ей, никаких следов борьбы обнаружить не удалось, половых сношений не имела. На ногтях уже поцарапанный черный лак, нанесенный около четырех дней назад.

Я смотрел на фото, теперь перекочевавшие в компьютер, прикладывал, словно трафарет, портрет убийцы, нарисованный Александрой. Видел, как девочка покидает дом, садится в чью-то машину. Вышла она уже прямо у недостроенной многоэтажки, ее школьные ботинки сравнительно чисты на подошвах, значит, ей почти не пришлось шагать по сугробам. Путь – долгий, в машине – жарко, и Алина снимает куртку, оставляет ее. Рассеянность? Она идет на стройку, карабкается на десятый этаж не в одиночестве. Убийца предлагает ей написать что-нибудь на прощание, но она колеблется и отказывается, стоит у самого края и смотрит вниз. Любовь к жизни победила в ее душе дьявола, но случилось это поздно, в самый последний момент. Он подводит ее к краю. Алина – ловкая, она цепляется руками за бетонную плиту пола. И тогда убийца безжалостно наступает на ее пальцы ногой. Он недоволен и в панике, всё пошло не так, особенно нервирует его отсутствие записки… Едва ли он носил с собой ее дневник. Вероятно, она сама принесла его. Сентиментальный жест – хотела отдать ему на прощание. Тогда убийца вырывает из него фрагмент и оставляет, как записку, а сам дневник, возможно, выбрасывает.