— Ты не плохая, Дачесс.
Подъехал и затормозил грузовик — такой же, как у Хэла. Живот свело судорогой.
— Робину шесть лет. Хороший возраст, почти идеальный. К сожалению, он быстротечен. Мне больно не только говорить об этом, Дачесс; мне больно об этом думать.
Дачесс отодвинула стакан с коктейлем, уставилась на молочную пену.
— Ты меня понимаешь? Понимаешь, к чему я клоню?
— Да, я понимаю, к чему вы клоните.
Шелли выудила из сумочки платочек, подняла очки, промокнула глаза. Она теперь казалась старше, словно ее истрепали годы, словно бремя ответственности, эта привилегия — жалеть, только жалеть день и ночь — стала почти неподъемной.
— Я скорее умру, чем откажусь от брата.
— Речь не идет об отказе.
— Речь идет о том, чтобы отдать Робина непонятно кому. Мне в жизни встречалось очень мало хороших людей. Полагаться на случай я не собираюсь.
— Понятно.
— Это будет акт самопожертвования?
Шелли подняла глаза.
— Да или нет? — Во взгляде Дачесс была теперь безнадежность. — Самопожертвование — или как? Робин такой славный, он просто чудо, и он достоин сестры получше, чем я. Шелли, можете вы его устроить в семью? Потому что я не справляюсь. У Робина портится характер. Нельзя этого допустить — я просто права не имею. Робин… он по ночам просыпается и зовет меня. Я ему нужна. А если меня рядом не будет…
Шелли вдруг обняла Дачесс крепко-крепко.
— Блин, Шелли…
— Всё в порядке, милая.
— Всё — вы сами знаете где.
— Я бы никогда так с тобой не поступила, Дачесс. У тебя за спиной я бы ничего подобного не сделала. Я понимаю: это неправильно. Братьев и сестер нельзя разлучать. Я продолжу поиски. Мы обязательно найдем подходящий вариант. Верь мне: я не отступлюсь.