С такой скоростью мама на моей памяти еще не ездила.

– Ну почему, почему я не догадалась? – снова и снова твердит она. – Почему?

Щенок Дампстер сделался совсем маленьким и юркнул ко мне в рукав. Я боялась, что потеряла его вместе с Колли, но он приковылял на своих трех лапах в тот самый момент, когда мы сели в машину. Поскольку где-то там покоится его косточка, думаю, какая-то его частичка навсегда останется в Сандайле.

– Как бы нам не опоздать, – говорю я, почти уверенная, что так оно и будет. – Как бы она уже не скормила Ханне лекарство.

– Миссис Гудвин, – на автомате поправляет меня мама, несколько раз зажмуривая и открывая глаза, будто ей мешают контактные линзы. – Успеем. Она не станет этого делать… Энни сама не понимает, что делает. Она очень умна… Сообразительная девочка…

Мама без конца себе таким вот образом противоречит, каждой следующей фразой перечеркивая предыдущую.

Я вспоминаю картину, озаренную светом Бледняшки Колли. Два борющихся силуэта. Плоть против плоти. И молниеносно захлопываю свой разум. БОЛЬШОЙ КРАСНЫЙ КРЕСТ.

– Мам?

– Что, Колли?

– Я и в самом деле обалденно провела в Сандайле время. Только ты и я – это было здорово.

Она слегка смеется сквозь слезы.

– Ты самая странная девочка на всем белом свете, – говорит она, – в точности как твоя мама.

В ее больших глазах стоит блеск. Она вытирает рукой щеку и говорит:

– Я тоже отлично провела время.

– А если мы опоздаем? – спрашиваю я. – Что с ней будет? В смысле с Энни?

– Мы ее защитим.

Ее губы сжаты в невидимую линию.

– Но как?