«Когда настанет время, я дам тебе знать», – однажды сказал он.
Роуэн забыл, что говорил о том, когда сам нарушил закон. Швырнул камнем в полицейского. «Мой возраст избавлял меня от ответственности за содеянное», – объяснил он. Пришлось спросить, что это означает. Ему было девять лет. Слишком мало, чтобы отправиться под арест.
Девять лет – столько же, сколько и мне. Значит, ждать нельзя, так ведь?
На выходных я испекла печенье. Мама была безумно рада, как сама сказала, и довольна тем, что я не принимаю суд близко к сердцу. Папа зашел в кухню, когда я добавляла цветы.
– Что готовим?
Передо мной стояли четыре миски для смешивания, в каждой своя добавка.
– Песочное печенье, – ответила я, – со съедобными цветами.
Меня вдруг бросило в жар: а если они читают мои мысли? Роуэн чувствовал то же самое, когда швырял камнем в полицейского?
– Выглядит обалденно! – воскликнул папа.
Я украсила печенье и коржики лепестками, вдавленными в верхнюю корочку. Желтые от анютиных глазок – на одни, синие от бурачника – на другие, розовые от роз – на третьи.
И на последней закладке – крохотные лиловые лепестки наперстянки.
Роуэн научил меня еще кое-чему: прячь секреты там, куда чаще всего смотрят.
Потом полиция все выяснит. Я не дурочка. Будет расследование, они возьмут кровь на анализ и найдут в ней наперстянку. Поймут, что я положила ее на печенье. Вообще много чего разузнают. И будет подозрительно, что в трех моих закладках были нормальные цветы, а в последней – наперстянка.
Полиция узнает, что это я сделала. Но арестовать меня не сможет.
Мне всего девять лет.
Такси движется вперед и вскоре снова останавливается. Папа вздыхает:
– Быстрее бы пешком дошли.
– София очень устала, – возражает мама. Окошко открыто, и я чувствую жуткий запах выхлопов из окружающих нас машин, эти выхлопные газы буквально душат улицы. – Если мы опоздаем на электричку, мы явно поедим… Сил нет, как есть хочется.
– У меня же есть печенье, – говорю я таким тоном, будто только что вспомнила. Открываю рюкзачок и достаю бумажные пакеты – каждому по одному.
– Что бы мы без тебя делали? – широко улыбается папа.