Крик Кейси отпечатался у меня в мозгу, я и теперь его слышу, будто наяву. Это был вопль умирающего животного — столь громкий и пронзительный, что даже стекла в окнах задрожали. Мать, естественно, прибежала на кухню.

— Боже, Марни, что ты наделала? — вскричала она.

— Прости. Это вышло случайно.

Она рухнула на колени, осматривая обваренную ногу сына.

— Случайностей не бывает. Любая случайность — это ошибка, допущенная по причине невнимательности.

Она подхватила Кейси на руки, взяла с раковины опрыскиватель для овощей и оросила его ногу холодной водой.

Кейси продолжал завывать.

— К доктору его нужно. — Она глянула на настенные часы в корпусе из бакелита, которые до сих пор висят у меня на кухне. — Последний паром вот-вот отойдет.

— Я обработаю ожог, — сказала я.

— Ты свое дело уже сделала.

— Прости, мама.

— Прощение просят те, кто специально забыл про осторожность».

Линдси, когда встречалась с матерью Марни, которую та выселила с её родной фермы, пришла к выводу, что Кейт Спеллман со временем смирилась со своим изгнанием. Она не вела себя так, будто дочь ей безразлична и она вычеркнула её из своей жизни. Мать с дочерью всегда связывают непростые отношения. Линдси тоже воевала с матерью, когда была подростком. Делала то, что ей заблагорассудится, попадала в неприятности, но в конечном итоге остепенилась. После того, как она поступила на службу в департамент полиции Ферндейла, мать часто напоминала ей про эту иронию судьбы.

— Теперь ты защищаешь те самые законы, которые, как ты раньше считала, для тебя не писаны.

При этом воспоминании Линдси улыбнулась и продолжала читать:

«Я принесла бинт и мазь. — Что это? — спросила мать, с упреком глядя на меня. — Я сама сделала, — объяснила я. — Целебное средство. Из пчелиного воска и трав. Как твои мыла. Только это — для порезов и всего такого. Мать посмотрела на голубую баночку из-под крема „Noxzema“, которую я приспособила под свое снадобье, потом подняла глаза на меня и понюхала мазь. — Календула? Я кивнула. — А также мёд и кое-что ещё. Мать обмазала ногу брата янтарным бальзамом. Он почти сразу перестал плакать. — Что, меньше стало болеть? — спросила его мать. К тому времени паром уже отчалил. Брат лёг спать, и на следующий день, когда я проснулась, он уже завтракал на кухне с родителями. Баночка из-под крема „Noxzema“ стояла в центре стола. — Доброе утро, — поприветствовал меня отец. — Как брат? — справилась я. У матери были заплаканные глаза, но в первую минуту я не придала этому значения. Отец с братом улыбались. А потом отец встал и обнял меня так крепко, как никогда не обнимал. Его примеру последовала мать, затем брат. Мы были как одно целое, в полнейшей гармонии друг с другом. О таком я даже не мечтала. Обычно мать выступала в роли распорядителя. Отец всегда был слишком занят на ферме. А брат… он только и делал что вертелся под ногами. Но не в то утро. Все плакали. И я тоже заплакала. — Что случилась? — спросила я. — Почему мы плачем? — Взгляни на его ногу, — сказал отец. — Свершилось чудо, — добавила мать. Я отстранилась от них и опустила взгляд покрасневших глаз на ногу брата. Она была абсолютно нормальной. Кожа чистая. От вчерашнего ожога не осталось и следа».