— Доброе утро, — поприветствовал меня отец.

— Как брат? — справилась я.

У матери были заплаканные глаза, но в первую минуту я не придала этому значения. Отец с братом улыбались. А потом отец встал и обнял меня так крепко, как никогда не обнимал. Его примеру последовала мать, затем брат. Мы были как одно целое, в полнейшей гармонии друг с другом. О таком я даже не мечтала. Обычно мать выступала в роли распорядителя. Отец всегда был слишком занят на ферме. А брат… он только и делал что вертелся под ногами. Но не в то утро. Все плакали. И я тоже заплакала.

— Что случилась? — спросила я. — Почему мы плачем?

— Взгляни на его ногу, — сказал отец.

— Свершилось чудо, — добавила мать.

Я отстранилась от них и опустила взгляд покрасневших глаз на ногу брата. Она была абсолютно нормальной. Кожа чистая. От вчерашнего ожога не осталось и следа».

Хм, какой странный выбор слов для обозначения близких людей. Мать? Отец? Брат? Они были частью жизни Марни, но она писала о них отстраненно, как о чужих. Наделила родных именами нарицательными, чтобы выделяться на их фоне. Линдси была уверена, что в сюжете повествования Марни они всего лишь фигуры — подлинные или вымышленные, — исполняющие роли, которые она им отвела.

«Сейчас я пишу это и, естественно, невольно, вспоминаю тот день, когда пчёлы показали мне эликсир, который я создала для обожженной ноги брата и поместила в ту голубую баночку. Я знаю теперь и знала тогда, что это было никакое не чудо. Пчёлы научили меня, какие компоненты нужно смешать, чтобы уберечь брата от операции по пересадке кожи. Они говорили со мной — не словами, а на уровне ощущений. Сообщили свою волю. Если вам доводилось сидеть на бревне плавника и, глядя на океан, слушать ритмичную музыку волн, облизывающих берег, тогда, возможно, вы понимаете, что я имею в виду. Если прислушаться, можно различить текст послания. Послания, адресованного не разуму, но сердцу».