– Не очень.

– У них убили сына, – озвучивает Бобби то же оправдание, что приходило в голову и ей. – Их можно понять. Они не в себе.

– Нет, они очень даже в себе. – Мэри Пэт шумно хлюпает носом.

Сквозь грязное стекло она смотрит на Учебный плац, где давным-давно солдаты готовились сражаться за прекращение рабства. Молодые еще, небось пацаны совсем. Напуганные до чертиков. Трава на поле от жары почти побелела – за все лето не пролилось ни капли дождя, – и в свете фонарей, да еще из-за стекла, кажется, будто выпал снег. Мэри Пэт еще никогда не чувствовала себя такой потерянной.

Хотя нет, не потерянной.

Бездомной.

Она откашливается и пробует выговориться детективу Майклу «Бобби» Койну, если вдуматься, совершенно постороннему человеку. Однако ей нужно выговориться, что-то объяснить, пускай она сама и не до конца понимает что. Нужно, чтобы кто-то просто ее выслушал, неважно, есть ли в ее словах смысл.

– Когда в детстве тебя начинают пичкать враньем, никто ведь не говорит, что это вранье. Нет, говорят, что все так и устроено. Неважно, речь ли о Санта-Клаусе, Боге, браке, кем ты можешь или не можешь стать… По́лаки такие, макаронники другие, а про латиносов с ниггерами вообще лучше молчать, но главное – они «не наши». И тебя убеждают, что это правда жизни. И ты, мелюзга еще, конечно же, думаешь: «Я хочу жить как все, хочу жить по правде. Это мои сородичи, и я до конца жизни проживу с ними». Здесь тепло. Уютно. А весь остальной мир враждебен. Потому-то ты всему и веришь, понимаете?..

– Понимаю.

– А потом у тебя самого появляются дети, и ты хочешь, чтобы им тоже было тепло и уютно. Начинаешь пичкать их тем же враньем, пока оно не становится частью их плоти и крови. И в итоге делаешь из них тех, кто способен загнать несчастного паренька на рельсы и пробить ему голову камнем.

– Это нормально, – мягко произносит Бобби.

– Это ни хрена не нормально! – орет Мэри Пэт в трубку. – Ни хрена! Джулз мертва, и Огги Уильямсон тоже мертв, потому что я пичкала свою дочь враньем. И знаете что? Прежде чем проглотить это вранье, она все понимала. Дети прекрасно всё понимают, даже в пятилетнем возрасте. Однако ты талдычишь им, талдычишь, и в итоге они сдаются. Но самое худшее, что даже после этого ты не останавливаешься, пока не вытравишь у них из сердца все хорошее и не зальешь туда яд.

На последних словах она начинает рыдать и не может остановиться. В какой-то момент в трубке раздается щелчок, и она бросает еще один четвертак, но плакать не прекращает.

Все это время Бобби остается с ней на линии.

Постепенно рыдания утихают, переходя во всхлипы, и она слышит в трубке голос детектива: