Я привез отца Никодима к нам домой уже среди ночи. Пока нашли машину, пока ее завели… Мы оба едва держались на ногах.

Дома уже все знали всё. О происшедшем сообщила по телевидению Елена Борисовна. В том числе и о том, что мы арестованы. Сначала держалась, только губы дрожали, потом разревелась. Вполне могут уволить за неприкрытое выражение неподдельных чувств к преступному режиму. Она так и сказала. И даже успела попрощаться со своими любимыми телезрителями, что, впрочем, делала уже не в первый раз.

— Будете дожидаться здесь, пока новая власть определится, что хорошо, что плохо, что нравственно, что безнравственно, или, не дожидаясь репрессий, вернетесь к семье и пастве? — спросил я отца Никодима.

— Я должен быть с ними, — сказал он. — Завтра, Павел, отвези меня. Притом оставаться здесь небезопасно, в том числе для тебя. Поэтому милости просим ко мне.

— Как хотите, а я останусь здесь! — сказал батя. — Буду я бегать! Нам человек свой дом доверил, жили в нем, жили, амортизировали, понимаешь, за милую душу… И теперь бросить все? Вы как хотите, а я останусь.

— Все останемся, — сказала Мария. — Они того и ждут, что побежим. Чтоб дом забрать. Тем более что дарственной до сих пор не прислал…

Она прервала свою речь, ибо в калитку постучали. Я вышел во двор. За калиткой стоял офицер в странной, я такой еще не видел, форме.

— Вы Уроев Павел Сергеевич? — спросил он.

— Он самый, — сказал я. — А в чем дело?

— Вы откройте, — сказал он, оглянувшись. — Я прибыл от Радимова, третий день как добираюсь до вас…

Мы вошли с ним в дом. Я показал ему свой паспорт, он мне свое удостоверение фельдъегеря.

— Просил передать этот пакет… — Он достал из своей сумки пакет из вощеной бумаги, опечатанный сургучом.

— Ой! — подскочила Мария. — Неужели дарственная?

— Не знаю, — сказал капитан. — Вы же слышали, что случилось? Он предвидел это и спешил отдать последние распоряжения и долги. Вы уже третьи, у кого я вчера и сегодня побывал. Одних карточных долгов он велел передать на десять тысяч. А вам этот пакет.

Мария рванула его из моих рук, поднесла ближе к свету.

— Дарственная! — прошептала она. — Дом теперь наш!

И поцеловала капитана, кинувшись ему на шею, отчего он пошатнулся.

— Чаю с дорожки, — засуетился отец. — Или чего покрепче?

— Не могу, — замотал головой капитан, упав из объятий Марии в кресло. — Мне еще по двум адресам, куда велено передать последнее прости.

Он откинул голову и захрапел.