Когда ввели арестованного, он встретил его добродушной фразой:

— А вот и висельник! Как ваше имя, мистер?

— Джон Каннингем, — с готовностью ответил арестант, как видно, совсем не стесняясь своего нынешнего положения. Природа одарила его многим — внимательными серыми глазами, густыми каштановыми волосами, прямым тонким носом и небольшим ртом изящной формы. Он был высок ростом и широк в плечах, словом, являл собой тот образчик молодого человека, который сентиментальные девицы называют одним собирательным эпитетом — «душка».

С этой минуты и мы будем назвать героя по имени, чтобы отличить его от остальных участников событий. Джон Каннингем — прекрасное имя и для лорда, и для преступника. Хотя одно не исключает другое.

— Ну что же, мистер Каннигем, присаживайтесь, — все также приветливо продолжал инспектор Бишоп, указав на колченогий стул с гнутой спинкой. — Рассказывайте.

— О чем?

— О том, как вы убили старую шл… уважаемую женщину и потом глумились над ее телом.

— Я никого не убивал, — твердо ответил Каннигем. — И ни над кем не глумился.

— А свидетели утверждают, что вы смеялись.

— Я рыдал.

— Над трупом жертвы? Вы рыдали над трупом жертвы, разодевшись во фрак? — Бишоп уставился на поникшую ободранную хризантему в петлице обвиняемого, и на лице его появилась тень отвращения. Увядшие цветы всегда напоминали ему о похоронах и покойниках.

Каннингем нерешительно помялся и, наконец, спросил:

— Не стоит ли мне, сэр, рассказать все с самого начала? Во избежание… во избежание, так сказать, разночтений?

— Да, конечно.

— Так вот, третьего дня в полдень я женился. Вот в этой самой одежде прошествовал к алтарю и обвенчался со своей дорогой Милдред. Что и говорить, в последний месяц в ожидании церемонии я почти и не жил. Все, бывало грезил наяву. Представлял себе, как входим мы после венчания в огромную залу полную гостей, и дворецкий объявляет во всеуслышание: «мистер и миссис Джон Каннингем». Представлял и другое…, - он запнулся, и его гладкие, без единой морщинки, щеки зарделись девичьим румянцем.

Бишоп сделал знак скучающему за конторкой секретарю, и тот усердно заскрипел пером, записывая каждое слово.

— Продолжайте, — кивнул инспектор.

— В церкви, когда я увидел ее в серебристом платьице, наглухо застегнутом у ворота, в такой же шляпке с вуалью, то сразу подумал, что мир еще не видел более невинного и неискушенного создания. И ужаснулся, вспомнив свои нечестивые мечты и…

— Желания, — подсказал инспектор. — Вы излишне лиричны. Излагайте, пожалуйста, кратко и без поэзии. Договорились? Все, только самое важное.