— Уверяю вас — только в этом, — ответил Каннингем.

Уши инспектора заиграли всеми цветами зари. Они выражали то недоверие, то жгучее любопытство и никак не могли остановиться на каком-то одном чувстве.

— И вот тогда вы отправились к мадам Доре?

— Нет. Я отправился… никуда я не отправился, пошел себе по улицам. Даже не помню по каким. А потом очень устал. Скамеек вокруг не было, и пришлось прислониться к такой круглой тумбе, на каких теперь расклеивают рекламу. Мне хотелось немного отдышаться. И услышал резкий женский голос с простоватыми нотками: «Скажите, это королева Виктория?». «Нет, мэм», — ответил другой голос — низкий и тягучий. Только в тот момент я понял, что дошел до Сохо, а путь туда не близкий. Не удивительно, что разболелись ноги, лакированные парадные туфли мало полезны для далеких путешествий. Дама за тумбой настойчиво продолжала спрашивать: «Нет, вы скажите мне, это королева Виктория?». «Да нет же, мэм. Вы ошибаетесь». Этот диалог так меня вдруг увлек, что я осторожно переместился, стараясь производить как можно меньше шума, и увидел расклейщика афиш, увлеченно мазавшего клеем тумбу. Рядом из помятого жестяного ведра торчал рулон туго свернутых свежеотпечатанных листков. Он выхватил один и тут же приклеил поверх другого, где были изображены несколько дам в каком-то разнузданном танце. Не помню, как он называется, но там такая однообразная музыка и танцующие задирают ноги.

— Канкан?

— Да, кажется. Я помню, что-то французское. Ох уж эти французы, вечно они портят жизнь приличным людям. А на его картинке, наоборот, был изображен хорошо одетый молодой человек, обеими руками протягивающий упаковку цветочного мыла кому-то, кого не было видно. И вот на этого самого молодого человека и указывала пальцем толстая простоволосая женщина с резким голосом: «Скажите, это королева Виктория?».

Расклейщик терпеливо отвечал: «нет, мэм», «нет, мэм». В, конце концов, терпение у него лопнуло, как обычно лопается любое, даже самое бесконечное терпение. На очередной вопрос, он вдруг воскликнул: «Да, да, это королева Виктория. Вы правы, мэм». Та, которую он называл «мэм», повела себя странно. Она вздернула подбородок, кинула на него презрительный взгляд и пожала плечами: «Да, что вы такое говорите? Это королева Виктория? Никогда бы не подумала!». И, представляете, она ушла, вот так, с гордо понятой головой, покачивая своими чудовищными бедрами.

— А женщины вообще, странные создания. Будь они хоть дамами из высшего света, хоть торговками — все словно скроены на один манер. — Констатировал Бишоп и печально опустил уши, похожие теперь на привядшие осенние листья. — Капризы, непонятные поступки. А…., - отмахнулся он, будто отгоняя муху. — Даже говорить об этом не стоит. Пустое.