Антонина Ивановна присела на диван и открыла крышку. Несколько писем, открытки и с десяток фотографий. Со снимков на нее смотрел красивый черноволосый парень, ее младшенький сынок, Пашка. Слезы частым горохом закапали на фотографии и пожелтевшие конверты.

Антонина Ивановна закрыла глаза и откинулась на спинку дивана.

***

– Пашка, ну ты даёшь! Два месяца не прошло, как из армии пришел! Какая женитьба? – мать ворчала, накрывая на стол. – Придумал какую-то ерунду.

– Это не ерунда, мам. Я тебе серьезно говорю. Мы уже и заявление подали.

– Как заявление подали? Ты с ума что ли сошел? Мы совсем её не знаем, и ты не знаешь. Сколько вы были знакомы до армии? Месяц? Два? Кто её родители? Где вы жить будете? Нет, нет, и ещё раз нет! Даже слышать ничего не хочу, – Антонина поставила перед сыном тарелку с супом и, хлопнув дверью, вышла во двор.

Во дворе она подошла к мужу и, уперев руки в бока, начала разговор:

– Слышь, отец, чё Пашка-то удумал? Заявление, говорит, подали.

– Какое заявление? – не понял муж.

– Какое – какое. В ЗАГС! С Людкой, этой прошмандовкой!

– Тоня, ну почему сразу прошмандовка? – Иван пытался возразить жене, хотя тоже был наслышан о похождениях девушки.

– А кто она? – насмешливо пропела Антонина. – Пресвятая Людмила? Гуляла все два года! И по сеновалам её таскали, и за клуб, и с лесовозниками по ночам каталась! А как из Лемешевской бани она выходила, мы с тобой сами видели! Ну, было же?

Антонина злилась на себя за то, что сразу не написала сыну. Он служил в Чечне и, по правде говоря, мать боялась, как бы Пашка чего не натворил там по глупости, всё-таки при оружии.

А теперь вот, пожалуйста – заявление они подали!

Две ночи женщина не спала, а потом решилась:

– Сынок, прошу тебя, не женись на Людке. Мотоцикл тебе куплю, только не женись.

– Мать, ну хватит уже. Сколько можно?

– Паша, ты подумай хорошо. Ты такой молодой, такой красивый. Да у тебя девок знаешь сколько ещё будет? – не сдавалась Антонина.

– Какие девки, мам? Что ты несёшь? Людка меня ждала два года.