Ругательство вырвалось из всех шести глоток; крохотные оконца, в которые заглядывала ночь, зазвенели. Я опустил голову и прошептал:

— Я не знал…

— Надо знать — сказал один.

— Вы осмелились, — добавил другой.

— Вы — дрянь и безумец.

— Если что-нибудь случится, мы вас прикончим.

— Как пить дать, прикончим.

— Но… — едва слышно возразил я. Сердце тоскливо защемило.

— Говорить о нем этой ночью!

— Именно этой ночью!

Под порывами ветра гремели ставни, снаружи доносились голоса, издевающиеся над нашими страхами.

— Пеганки, — сказал один.

— Нет, начинающаяся буря, — возразил второй.

— Пеганки!

Все вдруг успокоились.

— Налейте еще виски, — велел я хозяину.

— Лучше помолиться, — предложил один из присутствующих.

Комнату наполнило пчелиное гуденье: оно взвилось к потолку и закончилось сухим «амен», словно лязгнула челюсть.

Воцарилось гнетущее молчание, более ужасное, чем ураган гневных восклицаний, — все лица повернулись к черному окну.

Окно, глядящее в беспросветную ночь, всегда вызывает страх. Я знал людей, которые сошли с ума, опасаясь, что возникшее из мрака кошмарное чудище прижмет уродливое лицо к стеклу. Безлунная ночь за окном тянула в комнату черные щупальца, словно пытаясь украсть у нас свет и тепло.