– Твоя нищета вскоре закончится, дорогой Ланселот, – сказала Мабель.

Когда они поднялись на Гревскую площадь, мимо прошел ночной сторож, покачивая фонарем и крича меланхоличным голосом:

– Спите спокойно, парижане! Сейчас полночь, парижане!

– Полночь! – глухо промолвила Мабель и вздрогнула, словно очнулась ото сна. – Полночь!.. Но раз мой сын жив… тогда я не могу допустить… О, я несчастная!.. Какая же я презренная мерзавка!.. Уже слишком поздно!.. В этот минуту Маргарита дает ему яд!..

Бигорн покачал головой:

– Раз уж вы столь влиятельны, я больше не боюсь за вашего сына, Анна де Драман.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что он был арестован во время студенческого бунта в Пре-о-Клер. Но вы вытащите его из тюрьмы, как вытащили меня… Да, кстати, забыл сказать: ваш сын – это мой хозяин… крепкий, однако, парень! Вы будете гордиться им, клянусь кровью Господней, так как никто не может сказать, что он более отважен, дерзок и силен, чем Жан Буридан!

Жалобный вопль, вопль тревоги и страха разорвал тишину Гревской площади.

– Жан Буридан! Жан Буридан!.. Ты сказал: Жан Буридан?

– Да, – растерянно проговорил Бигорн, – таково имя вашего сына.

– Сейчас полночь, парижане!.. – донесся далекий голос сторожа.

На сей раз глухой, приглушенный стон, похожий на рев быка, которого ведут на убой, сорвался с бледных губ госпожи де Драман, и она повалилась на землю, прохрипев:

– Это мое проклятие!..

XXXI. Пузырек с ядом

XXXI. Пузырек с ядом

Посетив камеру Ланселота Бигорна мы теперь переместимся в ту, где были заперты Буридан, Филипп и Готье д’Онэ. И если какой-то читатель сделает нам замечание, что у нас, мол, за последние главы набралось слишком уж много камер, мы ему ответим так: не наша вина, что герои этой истории столь часто попадают в тюрьму. Разумеется, мы бы предпочли описать их пребывание в каком-нибудь веселом кабачке, но факты таковы, каковы они есть, а мы являемся всего лишь рассказчиком.

В любом случае, если мы и не можем, к величайшему своему сожалению, обнаружить наших героев, свободными и счастливыми, в зале какого-нибудь трактира, по крайней мере, представляем читателю сцену их кутежа, о котором мы уже говорили.

Итак, Буридан, Филипп и Готье сидели за столом.

Было одиннадцать часов вечера. Не то чтобы их пирушка – а то была настоящая пирушка – так затянулась, но, по какой-то непонятной прихоти, обслуживавший их слуга только-только накрыл стол. Тщетно весь вечер Готье колотил кулаком в дверь, крича, что умирает с голоду, – слуга из-за двери лишь советовал ему сохранять терпение, даже не подозревая, что подобная добродетель была Готье совсем не свойственна.