– Добрым славным повешением! – воскликнул Буридан, разразившись нервным смехом.

А Филипп д’Онэ про себя отметил:

«Буридан отлично знает, что ему прислали яд. И таким образом пытается избежать виселицы. А ты эгоист, Буридан!..»

И, покачав головой, словно для того, чтобы отогнать мрачные мысли, вслух он произнес:

– Так и есть: нас повесят или же обезглавят. Буридан, ты будешь болтаться на веревке между Готье и мною.

– Уже сейчас готов себе это представить, дорогой друг…

– Прежде, – продолжал Филипп, – в те героические времена, когда еще существовало дворянство, а король был лишь вождем среди себе равных, никто бы не посмел арестовать и приговорить к казни сеньоров, потребовавших правосудия. Все это изменил покойный король Филипп. Нас посмели арестовать и нас приговорят. Если так, я бы предпочел пойти на плаху…

– Хо! – промолвил Буридан. – Отрубленная голова или пеньковый галстук на шее, мне безразлично, – что одно, что другое означает прощание с жизнью.

– А пока же, – предложил Готье, – пойдемте спать.

– Будь по-твоему! – сказал Буридан. – Пойдемте спать. Сон – славная штука.

Готье, пошатываясь, направился к кушетке. Живо подскочив к брату, Филипп шепнул ему на ухо:

– Не раздевайся, Готье.

– Почему? В одежде особо-то и не уснешь…

– Потому, что Буридан вознамерился умереть.

– Умереть? Без нас? Как это?

– А так! Он принял яд.

Готье, мгновенно протрезвев, так и застыл с открытым ртом у кушетки, на которую затем, как и советовал брат, бросился не раздеваясь.

В голове у Филиппа крутилось:

«Буридан не оставил нам нашей доли. Это плохо. Хотя, быть может, он решил, что на троих там не хватит».

Буридан же, насвистывая некий военный и радостный марш, думал: