Помолчали. Каждый думал о своем.

— Слушай, почему вы с земляками в бараке не общаетесь? — прервал затянувшуюся паузу Миша.

Шакиб развел руками:

— Нельзя. С каждым по отдельности поговорили и предупредили — никаких рассказов о прошлом, о семье, о друзьях. С сестрами не разговаривать, письма и телефоны запрещены. Двое из ребят обо всем докладывают Сулейману. Если ему что не понравится — увезут в лес на тачке…

— А что там под поленницей за укрытие?

— Здесь во время войны у немцев командный пункт был. Так что под поленницей — бронеколпак, а под землей бункер. И маскировку под «стог» тоже немцы придумали.

— То-то я думаю — что дрова так странно сложены. А ты откуда все это знаешь?

— Сестра Агафья рассказывала, когда я стены в кельях красил. А потом матушка заметила, что мы общаемся, и услала ее куда-то. Еще в прошлом году.

— И давно ты здесь?

— Нет, два года только.

— Два года! — не поверил Миша. — Ты здесь два года просидел? Это же как в тюрьме!

— На Востоке другое отношение к времени, — усмехнулся Шакиб. — Мы умеем ждать. Молиться и ждать…

* * *

Хотя при посторонних Шакиб держался с Мишей демонстративно отстраненно, их общение, видимо, не осталось незамеченным. На следующий день, когда Михаил собрался опять напроситься в напарники к новому приятелю, Сулейман отрицательно покачал головой и, показав пальцем на него и на маленького худого Казима, повел их за собой в сестринский корпус.