Новиков, с удовольствием сняв фуражку, быстро расстегнул гимнастерку и подставил ветерку грудь и лицо. Он сидел к Ведерникову вполоборота, задумчивый, ушедший в себя.

— Глухо-то как, — сказал он.

— Не заскучаешь, — отозвался Ведерников.

В загустевшей тишине все явственнее слышался неблизкий рокот, очень похожий на далекий морской прибой.

В камышах дурным голосом проревела выпь. Прерывистый крик ее, похожий на рев быка, заглушил все другие звуки.

Новиков резко передернул плечами, сразу же надел фуражку и принялся застегивать пуговицы своей гимнастерки.

— Пошли спать, — тихо сказал он и сапогом затоптал окурок.

— Ладно уж, разок недоспим, младший сержант. Вдругоряд прихватим. И ночка, гляди, какая славная. Тихо.

— На границу скоро.

Ведерников раскурил новую сигарету.

— Спать-то осталось всего ничего, не успеешь лечь, дежурный подъем сыграет. Чего уж…

— Подраспустил я вас… Почувствовали слабинку. Обрадовались.

— Ты распустишь!..

Новиков не то вздохнул, не то усмехнулся:

— Вот и вы убеждены, что мне больше всех надо, мол, в других отделениях сержанты покладистее. Так ведь? Думаете, я — придира и еще там какой-то не такой, как все…

За рекой, далеко за монастырскими куполами, стушевав звезды, в небе загорелись ракеты.

— С этим не больно уснешь, — сказал Ведерников, уклоняясь от ответа и провожая глазами опадающий вдали красный свет. — А ты говоришь — на границу, — закончил он непонятно.

Новиков тоже проводил долгим взглядом беспорядочно распавшиеся и гаснущие комочки призрачного красного света.

— Не по себе мне нынче, — неожиданно сорвалось у него с языка.

Ведерников, привыкший к сдержанности своего отделенного, обычно замкнутого, не очень общительного, удивленно посмотрел на него и, не различая лица, низко пригнулся.