Но когда они увидели, что его принудили таким образом замолчать и бросили как бездушную массу на землю, произошла трогательная и не лишенная величия сцена.

– Позвольте! – сказал один из ларошельцев, Леперк, отстраняя палачей, собиравшихся тащить его.

Он встал на колени перед Жаном Фарином и, склонившись над ним, поцеловал его в лоб.

– Жан Фарин, – сказал он, – мы были свидетелями твоих благородных и бесплодных усилий последовать за нами в могилу, и мы благодарим тебя, нисколько не удивляясь тому, что ты сделал. Оставайся же на этой земле, раз уж тебя к этому принуждают. Оставайся, чтобы отомстить за нас!

– Да, чтобы отомстить за нас! – повторили в один голос все ларошельцы.

И один за другим, по примеру Леперка, все приговоренные к смерти отдали последний поцелуй приговоренному к жизни.

Но он их более не мог уже ни видеть, ни слышать. Задыхаясь от бешенства и горя, он лишился чувств.

* * *

Мы не будем слишком распространяться о казни двенадцати ларошельцев, хотя многие из нынешних писателей и любят вдаваться в подробности подобного рода.

К тому же в эпилоге этой книги нам предстоит описать такую ужасную, такую чудовищную сцену, что все настоящее бледнеет перед ней.

Лафемас решил – как уже и объявил нам, – что место, где погибли его друзья, будет также и местом казни их убийц.

Вместе с тем он желал также заодно разделаться там и с мэтром Гоненом.

Но какова же была его досада, когда, прибыв в «Форсиль» с преступниками, стражей и палачами, он не обнаружил там ни единой живой души, за исключением жены трактирщика.

Да и была ли еще эта женщина в настоящем смысле живым существом? Пораженная вестью о смерти дочери, несчастная мать сошла с ума. Забившись в угол комнаты и бессмысленно уставившись в одну точку, она, не переводя духа, повторяла монотонным голосом:

«Ну же, дамы и господа, заходите! Господин Гонен вам погадает! Расскажет и прошлое, и настоящее, и будущее!.. Заходите, заходите, заходите! Это стоит всего лишь два су!»

Даже Лафемас задрожал при виде этой несчастной, вернувшейся в своем безумии к тем временам, когда они с мужем выступали с представлениями на Новом мосту.

Но это человечное чувство только скользнуло по его гранитному сердцу.

Он спешил исполнить свою обязанность… которая доставляла ему столько наслаждения. По его распоряжению, к каждому из четырех железных оконных балкончиков, выходивших на главный фасад гостиницы «Форсиль», были прикреплены по три веревки.

Через четверть часа на этих веревках висело уже двенадцать трупов. Двенадцать шпаг дьявола завершили свое существование. Двенадцать ларошельцев были мертвы.