«Что ни говори, а мне в самом деле везет! — подумал Парфен, придя в себя и осмотревшись вокруг. — И вообще, и с этими мальчишками! Это ж только подумать! Попасть в такую неприятность с ногой и вдруг…» Эти дети, это надежное укрытие, которое словно бы специально было приготовлено для него! Мягкая солома, одежда, пища, вода и даже лампа. Настоящая керосиновая лампа, которая вполне прилично освещает каждый угол этой пещеры и лица его новых боевых товарищей. Молодцы хлопцы! Молодцы! И теперь уже ясно, что он сможет довериться им целиком.

Парфен, казалось, совсем уже приободрился, настроение у него улучшилось, на душе снова стало надежно, появилась уверенность, что все будет хорошо: он вскоре встретит своих, и задание командования будет выполнено… От этих мыслей даже боль, казалось, чуть затихла…

Он лежал на соломе, под головой у него был мешок, тоже набитый соломой. Справа от него на глиняной завалинке сидели хлопцы. Слева светила лампа, бросая желтоватый отблеск на их совсем еще детские лица. Самый маленький только что убрал у него со лба влажную тряпочку, поставил на лежак кружку с водой, и теперь все трое сидят молча. Внимательно, с любопытством посматривают на человека, который упал на них прямо с неба.

Оказался этот человек вовсе не дяденькой, а молодым, слишком даже молодым парнем. И это было еще значительней и интересней. При других обстоятельствах они с таким, конечно, были бы просто на «ты», а вот поди же… Парашютист, и отважный какой! Где уж там на «ты».

Парфен отпил несколько глотков, передохнул. Еще раз присмотрелся к их сосредоточенным лицам.

— Ну что же, партизаны, давайте познакомимся поближе…

Это «партизаны» хлопцам явно понравилось. Однако ни один из них и бровью не повел. Их лица так и остались замкнутыми, сурово-сосредоточенными.

— Начнем с тебя, — продолжал Парфен, обращаясь к самому высокому и, как ему казалось, самому старшему. — Тебя как зовут?

— Тимко, — низким баском прогудел высокий и добавил, сдержанно улыбнувшись: — Тимко Цвиркун.

— А тебя? — перевел взгляд на среднего, с вихрастыми, русыми, давно не стриженными волосами.

Тог вздернул редкие рыжеватые бровки, отчего личико его с большим ртом и сухими острыми скулами обрело недетски-строгое выражение. Буркнул скупо, коротко:

— Марко… Окунь…

— А тебя?

Самый маленький ростом, который оказался самым старшим и носил фамилию Стреха, насупился, помолчал. Потом было открыл рот и снова крепко стиснул губы. У него, оказывается, не было переднего зуба, и поэтому некоторые слова он произносил с присвистом.

— Я к тебе обращаюсь, — повторил Парфен.