Петро с Павлом, плотно стиснув зубы, под надзором Терентия Грушки тоже участвовали в обыске крайней от дороги хаты, которая стояла на отшибе, поодаль от улицы. Жили в этой хате сухощавая, статная и высокая старуха и болезненный, кривой на один глаз хлопец, вероятно, их ровесник. Старуха, пока полицаи переворачивали все в доме и во дворе, не обращала на них никакого внимания, хлопотала то в огороде, то возле летней кухни за хлевом. Хлопец сидел на пеньке возле хаты и молча следил за всем происходящим своим единственным, неестественно напряженным большим глазом.

В хате, в хлеву, на неогороженном дворе было пусто, хоть шаром покати. Только Грушка, оказавшийся удивительно старательным сыщиком и обладавший нюхом поистине собачьим, нашел, к чему придраться. Отыскал, вишь, чьи-то следы на грядке конопли. Кто-то вроде бы тут ходил недавно или даже лежал.

— Ага! Так вот где вы парашютиста прятали! — обрадовался Грушка.

А хлопец невозмутимо глянул на него и криво улыбнулся.

— Немец здесь убитый лежал… А свои брали его в машину. Вот и вытоптали… Гришка Распутин, полицай наш, все знает…

Закончив с обыском, какое-то время отдыхали на травке. Напились воды, закурили. Угостили куревом и одноглазого. Павло Галка спросил:

— А как называется эта речушка?

— А ты что, привезенный? — вопросом на вопрос ответил одноглазый.

— Выходит, привезенный…

— Ну тогда Кагарлык!

— Чудное какое-то название. А село?

— Что село?

— Село как называется?

— Жабово. А что?

— Фюйть!.. — не удержавшись, свистнул от удивления Павло. И сразу же спохватился. — Ничего особенного. Просто так спрашиваю…

И чуть позже, уже готовясь в дорогу, улучил минутку, чтобы сказать Петру:

— Ну? Что ты скажешь, а? Жабово!..

— Сами себе и напророчили, выходит, — нахмурился Петро.

— Да… Теперь действительно смотри, чтобы нам самим жаба прикурить не дала.

— Давай-давай! Стройся! — скрипел, спускаясь вниз к речушке, «пан Митрофан».