Они уже свернули за угол и под зелеными решетками и жалюзи балконов медленно идут вверх по склону Мурги. Барруль поворачивает к Тисону голову, всматривается в него, пытаясь понять, какое впечатление произвели последние слова.

— Вселяет некоторое беспокойство, а? Как вам кажется?

Тисон не отвечает. Он вспоминает юную проститутку из Санта-Марии, лежащую вниз лицом. И кончик своей трости, скользящий по белой коже. И черный гнусный провал, который вдруг ощутил в своей душе.

— И не исключено, что именно этим можно объяснить вашу одержимость, далеко выходящую за рамки служебного долга, — продолжает профессор. — Вы знаете, кого ищете. Инстинкт подсказывает вам, как узнать его. И в этом случае наука — только помеха делу. Тогда это вопрос лишь времени и удачи. Как знать?.. В один прекрасный день ваши пути сойдутся, и вы поймете, что перед вами — он.

— Я узнаю в нем собрата по строю чувствований?

В хрипловатом голосе звучит угроза. Комиссар сам замечает это, а одновременно — и как меняется в лице его собеседник.

— Черт побери, я вовсе не это хотел сказать, — торопливо произносит тот. — Сожалею, что неловко выразился и невольно обидел вас. Однако согласитесь — никто из нас не знает, какие темные глубины таятся у нас в душе. И сколь зыбки иные границы.

Несколько шагов он проходит в молчании. Потом заговаривает вновь:

— Скажем так по моему мнению, эту партию можно играть только на вашей доске. Современная наука тут вам подспорьем не будет… Очень может быть, что вы и этот убийца видите наш Кадис не так, как все мы.

В мрачном смешке комиссара можно расслышать все, что угодно, кроме приязни. На самом деле, предупреждает он миг спустя, я смеюсь над собственной тенью. Над тем портретом, который нечаянно или намеренно принялся было набрасывать его спутник.

— Темные глубины, говорите…

— Да. Говорю. У вас, у меня, у кого угодно.

Внезапно Тисон чувствует потребность оправдаться. Жгучую потребность.

— У меня была дочь, профессор.

Нетерпеливо ткнув кончиком трости в землю, он резко останавливается. Глухая ярость закипает в нем, пронизывает до кончиков волос. Дрожь ненависти и внутреннего раздрая сотрясает все тело. Барруль, едва лишь зазвучал этот искаженный ненавистью голос, смотрит на комиссара иначе — с удивлением.

— Знаю… — бормочет он со внезапным смущением. — Несчастье… да… Я слышал об этом.

— Она была совсем еще девочкой… И теперь, когда я вижу эти истерзанные тела…

Услышав это, профессор едва ли не с ужасом прерывает комиссара, вскинув руку: