— Не хочу, чтобы вы говорили об этом. Я вам запрещаю.

Теперь черед удивляться настает Тисону однако он не произносит ни слова. Останавливается, смотрит на Барруля, безмолвно требуя объяснений. Тот вроде бы намеревается продолжить путь, но не трогается с места.

— Я слишком высоко ценю вашу дружбу, — неохотно, через силу произносит он наконец. — Хотя применительно к вам слово «дружба» можно употребить лишь условно… Скажем так — я слишком дорожу вашим обществом. И покончим на этом, хорошо?

— Как вам будет угодно.

— Вы, комиссар, из числа тех людей, которые никогда не прощают другим однажды проявленной слабости. И я не верю, что если, поддавшись давлению обстоятельств, вы чересчур разоткровенничаетесь передо мной, вам самому это понравится. Я имею в виду вашу жизнь… Ваши семейные дела…

Выговорившись и не дождавшись отклика, Барруль еще мгновение стоит в задумчивости и как будто сам размышляет над убедительностью своих резонов.

— Я не хочу лишиться такого партнера по шахматам.

— Вы правы, — отвечает Тисон.

— Разумеется, прав. Как почти всегда. Но сейчас я не только прав, но и очень голоден. Так что сделайте милость, пригласите меня на порцию омлета и поднесите чем-нибудь запить его. Сегодня я более чем заслужил стакан вина.

Барруль делает шаг вперед, но Тисон не следует за профессором. Вперив взгляд куда-то вверх, он стоит неподвижно — возле дома на углу улицы Сан-Мигель. Лепное украшение на фронтоне под крышей изображает архангела, мечом поражающего сатану.

— Смотрите… Вы ничего не замечаете?

Барруль глядит на него удивленно. Потом, проследив за взглядом комиссара, поднимает глаза на барельеф.

— Нет, ничего.

— Уверены?

— Вполне.

Рохелио Тисон, во внезапном озарении ухватив суть дела, спрашивает себя, что было прежде, что потом: он сначала взглянул на архангела, а уж потом появилось то ощущение, которое он отыскивал сегодня целое утро? Или оно, зловещее и хорошо знакомое, уже было заключено в картине, представшей его глазам? И он уверен, что пусть на краткий миг, но все же сумел проникнуть в то пространство, где самый состав воздуха, звуки и запахи — комиссар явственно ощущает совершеннейшее их отсутствие, — стремительно чередуясь, растворяются в вакууме вплоть до полного исчезновения.

— Да что с вами, Тисон? Что случилось?

И даже голос Барруля приходит поначалу словно бы издалека и как будто искажен неимоверным расстоянием. Случилось то, что я сию минуту прошел через один из ваших проклятых вихрей, пытается ответить комиссар. Или как их там. Но вместо слов он подбородком показывает на изображение святого Михаила-архангела, а потом озирается по сторонам, вглядывается в соседние здания, в перекресток, пытаясь накрепко запечатлеть это пространство и в мозгу, и во всех пяти чувствах.