— И вы за этим сюда пришли?
Это — не вполне вопрос, и в словах капитана нет удивления. И Лолита Пальма не отвечает. Не находит в себе сил ответить. На несколько мгновений ее охватывает непривычное, почти болезненное изнеможение. Сердце стучит все так же сильно, но теперь — так редко и замедленно, что кажется, будто от удара до удара проходит не меньше минуты. Лолита знает: она дошла, докуда смогла. Знает это, без сомнения, и капитан: чуть поколебавшись, он дотягивается до ее левой руки, слегка, едва ощутимо прикасается к ней, словно приглашая пройтись немного. Сдвинуться с места, шевельнуться. И Лолита следует мягкому нажиму его пальцев. Послушно позволяет вести себя. Проходит рядом с ним несколько шагов, сама не зная, куда идет. И еще миг спустя слышит его голос:
— К Роте подобраться невозможно… Наверняка бросили якорь, как обычно на трех с половиной морских саженях: справа — скалы, слева — мыс. И все подходы простреливаются батареями с Гальины и Пунтильи насквозь.
Ну, хоть не расхохотался мне в лицо, думает Лолита с облегчением. Не стал смеяться и, вопреки ее опасениям, не сказал ничего неподходящего к случаю. Выразил сомнения серьезным и сдержанным тоном. Кажется, он в самом деле намерен объяснить, почему это неосуществимо. Почему ее просьба не может быть выполнена.
— Можно попытаться ночью. Если продержится норд-вест, достаточно обрубить якорный канат и поставить парус — бригантина сама отойдет в море… — холодно произносит Лолита.
И смолкает, выжидая, пока ее слова произведут нужное действие. И Пепе Лобо увидит ту картину, которая сложилась у нее в голове после целого дня размышлений и после того, как ей накрепко врезалась в память морская карта, развернутая на столе в ее кабинете. Теперь Лолита замечает, что капитан взглянул на нее иначе, с особым интересом. Может быть, даже с удивлением. С удивлением, к которому примешивается веселое ожидание. Однако его удивленный тон не кажется притворным:
— Я вижу, вы подготовились всерьез.
— Это оттого, что все слишком серьезно.
Площадь Ментидеро сужается, переходя в эспланаду, где с одной стороны стена, с другой — море, а по бокам — артиллерийский парк и казармы Канделарии. Новые и новые костерки, на которых что-то варится, горят возле палаток с переселенцами. В детский гомон вплетается меланхоличный разнобой звуков, беспорядочный струнный перебор — кто-то настраивает гитару. На пороге угольной лавки в одном из крайних домов дремлет пожилая женщина в черной косынке. За дверью в немощном свете масляной лампы угадываются мешки и п