— Это еще большие глупости. Посмотри на себя. Даже ты уже не тот, что прежде.

Сейчас Макс искренен. Или мог бы быть искренним.

— В других обстоятельствах я…

— Все вышло случайно. В других обстоятельствах у тебя не было бы ни единого шанса.

— На что?

— Да ни на что. Сам знаешь, ты бы не смог и близко подойти ко мне.

Следует длительное молчание. Меча избегает взгляда Макса и курит, рассматривая бумажные фонарики, рыбачьи домики на берегу, груды сетей, угадывающиеся в полутьме лодки.

— Негодяем, если уж на то пошло, был твой первый муж, — говорит он.

Она отвечает не сразу — еще дважды затягивается и выпускает дым, но и после этого держит паузу.

— Оставь его в покое, — говорит она наконец. — Армандо уже тридцать лет как на том свете. И он был необыкновенный композитор. И потом, он всего лишь давал мне то, чего я желала. Примерно так же, как я поступаю сейчас со своим сыном.

— Мне всегда казалось, что он тебя…

— Растлевает? Глупости какие! Разумеется, у него были свои вкусы. Ну да, порой довольно экстравагантные. Но он же не заставлял меня потакать им, не принуждал, не навязывал. Я следовала своим. И в Буэнос-Айресе, и где угодно, всюду и везде я была сама себе полная хозяйка. И потом, вспомни: в Ницце его уже не было со мной. Он погиб в Испании. Или вот-вот должен был погибнуть.

— Меча…

Он берет ее за руку, но она высвобождается — спокойно, без злости.

— Даже не думай, Макс. Если ты сейчас скажешь, что я — любовь всей твоей жизни, я встану и уйду.

5. Отложенная партия

5. Отложенная партия

— Я представляла себе Буэнос-Айрес не таким, — сказала Меча.

Здесь, вблизи Риачуэло, день казался еще жарче. Чтобы освежить взмокший лоб, Макс снял шляпу и держал ее в руке, а другую время от времени засовывал в карман пиджака. Когда они с Мечей шли в ногу, то на мгновение соприкасались плечами, а потом вновь, шагая вразнобой, отстранялись друг от друга.

— Буэнос-Айрес многолик, — ответил он. — Но главных ликов у него два: это город успеха и город провала.