— Не понимаю, почему ты говоришь так… И откуда эта горечь…

Макс неопределенно кивает. Это ведь тоже, думает он, своего рода шахматы. Может быть, ничем другим я в жизни и не занимался.

— Устал, может быть, — осторожно произносит он вслух. — Человек должен четко сознавать, когда настает момент бросить пить… курить… или жить.

— И это хорошо сказано. Чьи это слова?

— Не помню, — он улыбается, вновь обретя почву под ногами. — Может быть, и мои. Да вот, представь себе. Старый стал, все забываю.

— И когда бросить женщину — тоже? В былые времена ты прекрасно разбирался в этом.

Во взгляде, обращенном на нее, в правильных дозах перемешаны ласка и укоризна, но Меча не принимает игру, отказывается от роли сообщницы.

— И все же я не понимаю, на что ты жалуешься. Или делаешь вид, — повторяет она настойчиво. — Ты вел такую опасную жизнь. И кончиться все могло совсем иначе.

— В нищете, ты хочешь сказать?

— Или в каталажке.

— Бывал я и там, и там. Изредка и недолго, но бывал.

— Удивительно, что ты сумел изменить свою жизнь. Как тебе это удалось?

Макс снова неопределенно разводит руками, как бы вкладывая в это движение все и всякие умопостигаемые возможности. Нередко бывает так, что неточная деталь способна разрушить любовно выстроенную легенду.

— После войны испытал раза два то, что называется «милости судьбы». Повезло с друзьями, повезло с делами.

— И, наверно, подвернулась какая-нибудь женщина при деньгах?

— Да вроде бы нет… Не припомню.

В этом месте человек, которым Макс был когда-то, с невозмутимой элегантностью закурил бы и тем самым сделал бы подходящую паузу. Но он давно не курит, так что приходится изобразить бесстрастие. Меж тем как в голове вертится только одно: где бы раздобыть стакан теплой воды с разболтанной в ней ложкой соды — дает себя знать джин с негрони.

— Ты не тоскуешь по тем временам, Макс?

Меча Инсунса продолжает следить взглядом, как под парковыми фонарями танцуют на площадке Хорхе и Ирина. Теперь это рок-н-ролл. Макс тоже смотрит на них, а потом — на листья, желтеющие в полумраке, и на те, которые, уже облетев, устилают землю меж столиками.

— По юности своей тоскую, — отвечает он наконец. — Вернее, по всему тому, что было возможно благодаря ей… Но с другой стороны, я обнаружил, что осень умиротворяет. В мои годы она заставляет чувствовать себя в безопасности, вдали от всех метаний и треволнений, которые приносит с собой весна.