– Снайпер может быть здесь, – сказал мой хозяин, – а может, и не может. Но то, что он провел здесь сколько-то времени, – это точно. На улице сохранилась одна из его работ.

– Мне бы хотелось взглянуть.

– Легко! Граффити во всю стену неподалеку от центрального почтамта. Оно еще видно.

Нико Паломбо понравился мне с первого взгляда: лысый, маленький, нервный и очень симпатичный, с живыми умными глазами, не знающими покоя. Это Неаполь сделал его таким. В городе, где слово «улица» – синоним слова «опасность», где сочетание контрабанды, уголовщины, полиции и каморры[751] самым пагубным образом влияет на здоровье того, кто по ночам выходит с баллончиками краски в рюкзаке, постоянное напряжение и непрестанные впрыски адреналина оставили неизгладимый след на человеке, который одиннадцать лет писал граффити, а ныне был одним из самых известных итальянских художников и к тому же единственным из итальянских райтеров, кто, как знак отличия, как награду за доблесть, носил – только не на груди, а на спине – алый шрам от пули, полученной однажды ночью, когда он, в ту пору подписывавшийся Спак, попытался сбежать, не выполнив требования полицейского, выпившего лишнего, причем последнее обстоятельство сказалось лишь на здравомыслии блюстителя порядка – стрелял он метров с двадцати, – но никак не на твердости его руки и зоркости глаза.

– Какое-то время, – продолжал рассказывать Паломбо, – Снайпер был связан со здешней crew[752] – группой райтеров, которые помогли ему в Амальфи разгромить выставку. Все они еще довольно молоды и носят прозвище gobbetti di Montecalvario.

Я взглянула на него вопросительно. Мой итальянский тут забуксовал.

– Уменьшительное от gobbo, то есть горбун, – пояснил Паломбо. – А Монтекальварио – верхняя часть испанского квартала.

– Горбунчики? Какое странное слово!

– Да не очень странное. По ассоциации с рюкзаком, который райтер таскает за спиной. Но ты не обольщайся милым звучанием – они очень агрессивны.

– В стиле?

– И в стиле, и вообще. И правильней было бы назвать их не командой, а бандой.

Он достал из холодильника бутылку белого вина и собирался откупорить. Но прервал свое занятие, выразительно чиркнув себя штопором по горлу.

– Когда Снайпер попал в Неаполь, его голова уже была оценена. И здесь он получил защиту – только не спрашивай меня, как ему это удалось. Однако удалось.

– И что же – много их, этих горбунчиков?

– Не знаю. Может, десяток, а может, и три. Подсчитать невозможно… – Он извлек пробку и разлил вино по бокалам. – И все они одной ногой в стрит-арте, а другой – в обычной уголовщине. И граффити пользуются, чтобы метить свою территорию: бомбят все, что попадется под руку, хотя среди них есть пара недурных художников уровнем выше среднего. Особенность их в том, что они всегда действуют скопом, коллективом. И уважения ни к чему не питают.