Она ждала ответа, но Куарт, не сказав ничего, повернулся и зашагал по узкой улице. Она молча последовала за ним, прижимая к груди кожаную сумку.

В баре «Лас Тересас» с потолка свисали окорока, на полках стояли бутылки «Ла Гиты», стены были увешаны плакатами, извещающими о празднествах Святой недели и Апрельской ярмарки, и фотографиями худых, серьезных, уже давно погибших тореадоров с выцветшими от времени дарственными надписями. Официанты записывали заказы посетителей на деревянном прилавке, а их глава Пепе резал длинным и острым как бритва ножом тонкие ломти ветчины, напевая сквозь зубы песенку о знаменитых севильских окороках. Он назвал спутницу Куарта доньей Макареной и, не ожидая, заказа, быстро поставил перед каждым по тарелке с ветчиной, помидорами, шампиньонами и копченым мясом и по высокой, на длинной ножке, рюмке, на две трети наполненной ароматной золотистой мансанильей. Возле самой двери, рядом с Куартом, привычно облокотясь на стойку, какой-то завсегдатай с уже порядочно побагровевшей физиономией методично поглощал один стакан красного за другим, и Пепе время от времени, прервав свои вокализы, но не переставая резать ветчину, обращался к нему с краткими комментариями по поводу предстоящего футбольного матча между «Севильей» и «Бетисом».

Краснолицый поддакивал с истовостью пьяного, а когда Пепе снова принимался напевать, опять утыкался носом в стакан. Из верхнего кармана его пиджака то и дело высовывалась ушастая серая мордочка с блестящими бусинками глаз. Мышь была настоящая, живая, и хозяин, отщипывая кусочки от лежащего перед ним на тарелке сыра, угощал своего питомца. Зверек быстро и аккуратно поедал лакомство, а никто из находившихся в баре не выражал ни малейшего удивления по поводу столь необычного соседства.

Макарена медленными глотками пила свою мансанилью, спокойная и уверенная, как у себя в «Каса дель Постиго». Да и вообще, как заметил Куарт, она ходила по всему Санта-Крусу так, как ходят по комнатам собственного дома; впрочем, в каком-то смысле так оно и было – по крайней мере, в прошлом, на протяжении долгих веков. Видно было, что каждый уголок запечатлен в ее генетической памяти, охвачен ее территориальным инстинктом. Куарт еще раз убедился (что никак не успокоило агента ИВД), что трудно представить себе этот квартал, весь этот город без этой женщины и всего того, что стояло за ней. Собранные на затылке черные волосы, белые зубы, темные глаза. Ему снова вспомнились картины Ромеро де Торреса, здание табачной фабрики, ныне превращенное в университет. Кармен-табачница, ароматные влажные листья, скатываемые в трубочку ладонью о внутреннюю сторону смуглого бёдра. Он поднял глаза и встретился с ее глазами – медовыми, задумчивыми. Спокойными.