– А из-за этого, – продолжал Мачука, глядя вслед женщине, – и Макарена с матерью по-прежнему гнут свое. Пока.

Но это было бесполезно. Гавира уже взял себя в руки.

– Не беспокойтесь, – ответил он. – Я все сделаю как надо.

– Да уж надеюсь, потому что время у тебя кончается. Сколько дней тебе осталось до заседания совета?.. Неделя?

– Вам отлично известно сколько. – Старик сказал «у тебя» и «тебе осталось». До чего же отвратительно, подумал Гавира, это ощущение, как будто тебя все время заставляют сдавать один экзамен за другим. – Восемь дней.

Мачука медленно покачал головой.

– Да-а, не густо. – Он повел глазами по сторонам, словно думая о другом, и вдруг повернулся к Гавире: – Знаешь что, Пенчо?.. Мне и в самом деле любопытно будет посмотреть, как ты разберешься со всем этим. В совете точат на тебя зубы. – Он усмехнулся своими пергаментными губами, похожими на губы змеи, готовой вот-вот сбросить кожу. – Но если у тебя получится – в час добрый. Что не убивает, то идет на пользу.

С этими словами он отошел, чтобы пообщаться с какими-то знакомыми, и Гавира остался один под картиной Вальдеса Леаля. Неподалеку стоял полный человечек с отвисшим жирным подбородком, который казался продолжением щек, с обильно покрытыми лаком волосами и кожаной борсеткой на руке. Когда их взгляды встретились, незнакомец приблизился.

– Я Онорато Бонафе из журнала «Ку+С». – Он уже заранее протянул руку. – Мы можем поговорить?

Гавира проигнорировал протянутую руку; хмуро поглядывая по сторонам, он подумал: интересно, кто пропустил сюда этого типа?

– Я отниму у вас всего несколько минут.

– Свяжитесь с моей секретаршей, – холодно ответил банкир, поворачиваясь спиной. – На днях.

Он сделал несколько шагов, чтобы удалиться от журналиста, однако, к его удивлению, тот последовал за ним – точнее, пошел рядом с ним, искоса глядя на него с подобострастной и одновременно самодовольной улыбкой. Ничтожество, мысленно заключил Гавира, наконец останавливаясь: вот точное определение для этой личности.

– Я делаю репортаж, – торопливо проговорил Бонафе, прежде чем Гавира успел открыть рот, чтобы велеть ему убираться. – О церкви, которая вас интересует.

– А от меня вам что надо?

Бонафе поднял маленькую пухлую руку – ту самую, которую не захотел пожать финансист.

– Видите ли… – Его улыбка стала примирительной, – Если иметь в виду, что банк «Картухано» больше всех заинтересован в том, чтобы храм Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, был снесен, то, полагаю, небольшая беседа или заявление… Ну, вы понимаете

Гавира бесстрастно смотрел на него: