Поколебавшись секунду, нахмуриться или рассмеяться, Куарт решил рассмеяться.

– Это только предложение, – сказал он. – Только идея. Я собираю головоломку – по кусочкам. – Он посмотрел вокруг, потом снова на звонницу-щипец, на искалеченную Пресвятую Деву и вновь на женщину. – Если бы я увидел, как вы живете, это помогло бы мне.

Говоря это, он смотрел ей прямо в глаза. Он был искренен, и Грис Марсала поняла это.

– Понимаю. Вы ищете следы преступления, верно?

– Да.

– Компьютеры, связанные с Римом, и тому подобное.

– Совершенно верно.

– А если я откажу вам, вы все равно проникнете ко мне, как проникли в дом дона Приамо?

– Откуда вы знаете?

– Мне рассказал отец Оскар.

Чересчур много информации бродит, с раздражением подумал Куарт. Все они в этом своем странном клубе рассказывают друг другу все, и только ему одному приходится крючком вытягивать из них каждое слово. Он вдруг ощутил страшную усталость от всего, а особенно от этого беспощадного солнца, палящего голову и плечи. Ему безумно захотелось расстегнуть воротничок рубашки или снять пиджак, однако он продолжал стоять неподвижно, выжидая.

Грис Марсала медленно обошла вокруг бетономешалки, ведя ладонью по ее краю и заглядывая внутрь так, словно ожидала найти там что-то забытое. На лице ее играла задумчивая улыбка.

– А почему бы и нет? – сказала она наконец. – За эти три года в мой дом не заходил ни один мужчина. Интересно будет проверить, как себя при этом чувствуешь. – Она окинула Куарта оценивающим взглядом и усмехнулась. – Надеюсь, я не наброшусь на вас, как только закроется дверь… А что вы – будете защищаться, как Святая Мария Горетти, или готовы предоставить мне какую-нибудь возможность? – Круговым движением указательного пальца она обвела морщинки вокруг своих глаз, нос, рот. – Хотя боюсь, что в моем возрасте я уже не являюсь искушением для чьего бы то ни было целомудрия… А знаете, это тяжело – тяжело для любой женщины: сознавать, что ты навсегда утратила привлекательность. – Взгляд ее светлых глаз опять стал жестким; зрачков, сузившихся от яркого света, почти не было видно. – Особенно для монахини.

– Устраивайтесь поудобнее, – сказала Грис Марсала.

Она явно иронизировала, поскольку возможностей для того, чтобы устроиться поудобнее, в общем-то, и не было в этой квартирке на третьем этаже, с узеньким балкончиком, заставленным горшками с цветами и защищенным от света и жары навесом из плетенок циновки. Квартира находилась на улице Сан-Хосе, неподалеку от Врат плоти и всего в десяти минутах от церкви Пресвятой Богородицы, слезами орошенной. Идти пришлось по раскаленным добела улицам, под льющимся с неба потоком беспощадного, всепроникающего света. Севилья – это прежде всего свет. Белые стены и свет во всей гамме его оттенков, подумал Куарт, идя рядом с Грис Марсала. Они, скорее, не шли, а вычерчивали сложные зигзаги, укрываясь под навесами и балконами, как когда-то в Сараеве, когда Куарт и Монсеньор Павелич вот так же перебегали от одного укрытия к другому, прячась от снайперов.