– Но вы ведь не набросились на меня, – заметил Куарт. – Вы хорошо владеете собой.

– Просто мы, старые монахини, – народ закаленный.

Она вздохнула с преувеличенной грустью и улыбнулась в ответ на улыбку Куарта. Улыбка эта не погасла и тогда, когда она, забрав пустые стаканы, направилась на кухню. Послышался шум льющейся из крана воды, и через минуту женщина появилась снова, задумчиво вытирая мокрые руки о водолазку. Она взглянула на зеркало, на свою гостиную, потом опять на Куарта.

– С того момента, как ты становишься послушницей, тебе начинают внушать, что зеркало в келье монашки – штука опасная, – сказала она. – Согласно правилам, твой образ должен отражаться в четках и молитвеннике. У тебя нет ничего своего: одежду, белье, даже гигиенические прокладки ты получаешь из рук общины. Спасение твоей души не терпит ни проявлений индивидуальности, ни личных решений.

Она замолчала, как будто уже сказала все, что хотела сказать, и, подойдя к окну, немного приподняла циновку. Яркий свет залил комнату, ослепляя Куарта.

– Всю свою жизнь я была верна правилам, – продолжала она. – И здесь, в Севилье, я не изменяю им, несмотря на маленькое нарушение обета бедности. – Она подошла к зеркалу и долго смотрела на свое лицо. – У меня была проблема. Вам о ней известно: Макарена говорила, что рассказывала вам. Проблема не столько физического свойства, сколько душевного – нечто вроде болезни. Я была директрисой университетского колледжа в Санта-Барбаре. С епископом нашей епархии я ни разу не обменялась ни единым словом, которое не касалось бы сугубо профессиональных вопросов. Но я влюбилась в него – или решила, что влюбилась, что, в общем-то, одно и то же… И в тот день, когда я вдруг оказалась перед зеркалом, осторожно подкрашивая себе глаза – это в мои-то тогдашние сорок лет, – потому что он собирался посетить наш колледж, я поняла, что происходит. – Взглянув на шрам у себя на запястье, она показала его Куарту в зеркале. – Это была не попытка самоубийства, как подозревали мои коллеги, а приступ ярости. Отчаяния. А когда я вышла из больницы и обратилась за советом к вышестоящим, все, что им пришло в голову, – это рекомендовать мне побольше молиться, соблюдать дисциплину и руководствоваться примером Святой Терезы из Лизье. – Она помолчала, потирая запястье, как будто хотела стереть шрам. – Вы помните, падре, кто такая была Тереза из Лизье?

Священник молча кивнул.

– Несмотря на туберкулез и холодную келью, она никогда не просила одеяла, а смиренно переносила все муки, причиняемые болезнью… И добрый Господь вознаградил ее за неисчислимые страдания, забрав к себе в возрасте двадцати четырех лет!