– Я всегда говорил, что с попом свяжешься – добра не жди, – вздохнул дон Ибраим. Перехиль жестко глянул на него.

– Это от вас добра не жди.

Удалец склонил голову – точно так же, как когда его отчитывал судья на ринге или когда публика, пришедшая посмотреть корриду, свистела и орала, осыпая его оскорблениями.

– Тогда, с бензином, – произнесла Красотка Пуньялес, – это было знамение свыше. Пламя чистилища.

Она по-прежнему смотрела отсутствующим взглядом на последнюю афишу Манолете, а муха, насосавшаяся вина из следов от бокалов на столе, ползала по ее серебряным браслетам. Дон Ибраим с нежностью оглядел ее цыганский профиль, сильно подведенные глаза (черный карандаш расплылся в морщинках вокруг глаз так же, как и карминовая помада вокруг губ) и снова ощутил на своих плечах груз ответственности. Удалец, подняв голову, смотрел на него, как всегда, глазами преданного пса. По-видимому, он уже переварил это «от вас добра не жди» и теперь пребывал в ожидании какого-нибудь сигнала, чтобы понять, как следует к этому отнестись. Дон Ибраим успокоил его взглядом, который затем перевел на кучку пепла на кончике своей сигары, а потом, с меланхолическим выражением, – на шляпу-панаму, висевшую на спинке соседнего стула вместе с тростью, подаренной ему Марией Феликс. Так некогда Улисс – грустно подумал он, вспомнив классику, – во мраке ночи, стоя на капитанском мостике своего корабля, слышал, что впереди волны разбиваются о рифы, и знал, что на него с верой и надеждой устремлены глаза аргонавтов. Сумей они сейчас угадать его мысли, все аргонавты до последнего попрыгали бы за борт. А первым – он, дон Ибраим.

– Знамение свыше, – повторил он, подтверждая тезис Красотки частично из уважения, частично из-за отсутствия других аргументов, стараясь придать себе солидный и достойный вид. – В конце концов, со стихией не поборешься.

– Озу.

Перехиль подвел итог дебатов о знамениях свыше длинным и замысловатым ругательством – что-то касательно штанов Пресвятой Девы, – услышав которое официант, мывший посуду за прилавком, заинтересованно поднял голову.

– Это значит, – переведя дух, спросил Перехиль, – что вы выходите из игры?

Дон Ибраим исполненным достоинства жестом положил на грудь руку, украшенную перстнем-печаткой из фальшивого золота. При этом кучка пепла с сигары наконец шлепнулась ему на живот.

– Мы не предатели.

– Не предатели, – эхом повторил Удалец, перед мысленным взором которого качался затянутый брезентом ринг.

– Слышали мы ваши песни, – отрезал Перехиль. – Время на исходе. В следующий четверг в этой церкви не должно быть службы.