В конце улицы, уже почти на берегу черной бухты, где поблескивали огни судов, стоявших на якоре, ветер чуть не сорвал с Фалько шляпу. И он снял ее, понес в руке и повернул не налево, как собирался, а направо, двинувшись по проспекту под пальмами, стонавшими от порывов яростного левантинца.

Уличные фонари не горели. От шума ветра и рокота близкого прибоя шаги за спиной были почти не слышны, но, обернувшись, Фалько в самой гуще тьмы, шагах в двадцати позади, угадал присутствие преследователя. И постарался соображать скорее. Стрелять нельзя – слишком громко получится, а объяснения с полицией сейчас явно не ко времени. Да и потом, все же нужно выяснить, кто это и какого черта ему нужно.

И Фалько продолжил путь вдоль фасадов домов напротив площади, на которую кое-где падал свет из их окон. И наконец нашел подходящий уголок – достаточно темный, чтобы своим светлым костюмом не очень выделяться там. Вздохнул с сожалением, выпустив из пальцев шляпу – «монтекристи» за десять долларов, которую сейчас же подхватил и понес ветер, – а сам снял пиджак, обмотал им левую руку и прижался спиной к стене.

«Внезапность – половина победы», – часто повторял адмирал.

Фалько не знал, что́ там держит его преследователь в руке или в кармане, но что бы ни было, проку от этого немного. Ткнуть ножом под ребро или полоснуть по бедру, где проходит артерия, – «удар тореро», как говорят знатоки этого дела, – и никаким жгутом не перехватишь, ничем не заткнешь. Ай, как говорится, здравствуй и прощай. Но это не самый его излюбленный финал.

Совсем неподалеку от угла, за которым он притаился, раздались шаги. Три метра… два… один. Шарик прыгает по секторам рулетки. Сейчас остановится, и ясно станет, что выпало – черное или красное, чет или нечет. Привычные ощущения. Когда-нибудь, наверно, проиграю, в этом казино все спущу, а с меня безжалостно спустят шкуру, мелькнуло у Фалько в голове, прежде чем он отбросил эту картину и сосредоточился на том, что делает. Лучше не отвлекаться.

Он сжал кулаки, защитил живот пиджаком и замер в ожидании, застыл как статуя, а напряжение от предстоящего билось у него в висках в унисон с частыми ударами сердца.

Мне бы сейчас не повредила таблеточка кофе-аспирина, подумал он. Авось, дело не затянется.

Он уже почти оглох от шума крови в ушах – вечная история, когда приходится хранить молчание и неподвижность, – но сейчас это уже не имело особого значения, поскольку преследователь вывернул наконец из-за угла, прошел мимо, не заметив Фалько, и заторопился вперед в растерянности, потому что никого не видел перед собой. Вот он остановился, не зная, что делать, и только хотел обернуться – почуял, наверно, недоброе, – как Фалько сильно ударил его по затылку.