Какое-то время они молча курили, глядя на Сену и огни на другом берегу.

– Я ждал ее в Марселе, – вдруг сказал Коваленко. – Там мы и встретились. Полдня и целую ночь провели в разговорах. Я ее расспрашивал, вернее, допрашивал.

– Допрашивали… – задумчиво протянул Фалько.

– Перестаньте, не передергивайте. Спокойный был разговор, без угроз и прочего… Поговорили, и я передал ей приказ – прибыть в Москву. Она даже ни о чем не спросила. – Коваленко помолчал, поднес к губам сигарету, и уголек на конце разгорелся ярче. – Вы же знаете ее.

– Знаю – или знал?

Несмотря на темноту, Фалько заметил, как русский пожал плечами:

– Я сам сообщил ей, что по инструкции, которую я получил, она должна в Москве доложить о неудаче лично. Она глазом не моргнула. Вы ее знаете и, значит, понимаете, о чем я. Выслушала, не возражая. Кивнула. Невозмутимо и дисциплинированно.

– Вы предупредили ее, чем это может кончиться?

– Необходимости не было. Она все сама прекрасно понимала. Никто ее не обманывал, и она сама себе не лгала. Не в ее привычках это было.

– Верно.

– Я на целый день снял с нее наблюдение, пока занимался всякими формальностями… Она была моим лучшим агентом, и я счел это своим долгом перед ней. Не примите за признак слабости.

Эти слова вызвали на губах Фалько улыбку – верней, неопределенную усмешку.

– Что вы… И в мыслях не было.

– Она этого заслуживала, понимаете?

– Прекрасно понимаю.

– Я дал ей сутки, чтобы исчезнуть, но она этим не воспользовалась. И была совершенно бесстрастна. Ни разу не возразила. Не возмутилась. Села на теплоход «Жданов», шедший в Баку, – и все на этом.

– Вы ее больше не видели?

– Нет.

– А что вам о ней известно?

– Ничего. – Коваленко помолчал. – Центр подтвердил прибытие. И больше я о ней не слышал.