– Колдер[1110], «Ртутный фонтан», – проворчал он, глядя все так же хмуро. – Еще один шут гороховый. А третий – Жоан Миро[1111] со своим «Жнецом» на втором этаже… Это такой же жнец, как я.

– Вы сегодня настроены на редкость нетерпимо, сеньор адмирал.

– В задницу твою терпимость. Эти красные шарлатаны ангела небесного способны взбесить своей топорной пропагандой. Видал при входе фотографии? Бойцы Республики охраняют художественное наследие церквей, разрушенных фашистами… Можно ли врать наглее?

– Каждый крутится как может.

– Молчать!

– Слушаюсь, господин адмирал!

– Вот и слушайся.

Шеф НИОС вытащил из кармана пустую трубку и свирепо прикусил мундштук.

– Сколько шуму подняли из-за такого дерьма…

И, обведя осуждающим взором все вокруг, мотнул головой в сторону выхода:

– Пошли отсюда, пока меня не стошнило.

Они пересекли внутренний двор, весь заставленный и увешанный стендами с фотографиями, плакатами, графиками и диаграммами достижений Республики, и направились к лестнице, которая вела вниз, на улицу. Там адмирал надел шляпу, сощурился от солнечного света и – руки в боки – остановился рядом с неким высоким кактусоподобным тотемом, читая плакат на стене: «В окопах сидят более полумиллиона испанцев с винтовками, и они не дадут себя растоптать».

– Сами себя позорят такой чушью. Посмотри на лица посетителей, почитай газеты… Все поносят «Гернику» последними словами. И если устроители хотели всколыхнуть международный пролетариат, то ни черта не вышло.

– Пожалуй, что так, – согласился Фалько. – Пролетариат играет другую музыку.

– Именно. И пляшет другие пляски.

Они отошли подальше от толпы посетителей и продавцов сувениров и почтовых открыток. Из репродукторов звучали сообщения на шести языках, обстановка была праздничная, а центральная аллея запружена народом, двигавшимся по обе стороны от огромного фонтана мимо указателей ближайших павильонов – Египта, Польши, Уругвая, Португалии.

– Я получил прелестное донесение, – сказал адмирал. – Оказывается, Пикассо предложил президенту Агирре и правительству басков по окончании Выставки забрать картину себе. Ты сейчас лопнешь со смеху. А те сказали, мол, нет, большое спасибо. А знаешь, как выразился комиссар павильона, художник-баск Уселай? «Это семь на три метра порнографии, гадящей на Гернику, на всю Страну Басков и вообще на все».

Он остановился, очень довольный собственными словами. Взглянул на Фалько, словно призывая его в свидетели:

– Вот, хотели Пикассо? Хотели? Нате, получите и распишитесь, кушайте его на доброе здоровьечко! – И постучал Фалько черенком трубки по плечу.