60

…на крутом, почти отвесном склоне холма — таким он виден в стереотрубу — темные пятнышки то появлялись, то таяли в полосах дыма… Сверкали там разрывы немецких снарядов, падавших густой грядой перед медленно ползущими вверх танками… Да, после слов «Ураган! Три девятки!» танки уже будут за первой траншеей немцев, и прогрохочет перед атакой танков залп «катюш»… Маленькие темные пятнышки будут медленно, ужасающе медленно пробираться в дыму к вершине холма, солдаты будут казаться в окулярах стереотрубы просто темными пятнышками…

Нет, чего-то я упустил, чего-то не хватает на склоне холма… на крутом склоне, потому что мне этот склон будет казаться более крутым, чем увидят его солдаты… Солдаты будут бежать медленно, их движение вперед всегда кажется медленным, и тогда думаешь, что их становится все меньше, все меньше, этих парней, что бегут в едком дыму и грохоте разрывов немецких мин и снарядов…

Чего же там не хватает?.. Я же… я же забыл об орудиях сопровождения пехоты… Да, да, пушек не вижу я на склоне холма… Парни будут катить пушки прямо в цепях пехоты… Страшно — катить стволом вперед семидесятишестимиллиметровку, упираясь руками в ее колеса, поддерживать плечами страшную тяжесть обеих станин…

Так. Все должно быть хорошо. Все должно быть так, как я вижу сейчас… А если не так? Нет, я верю… «Ураган! Три девятки!» Сорок минут артиллерийского наступления… Удар авиации — пятнадцать минут… Серии зеленых ракет над передней траншеей… Залп реактивщиков… И я увижу живые темные пятнышки на склоне холма… Танки. Орудия. Все правильно. Я должен увидеть бой, когда живые пятнышки… что они делают за час, нет, еще больше часа… до команды ротных и взводных «Вперед!»? Курят «по последней»?.. Или тоже, как я, пытаются увидеть то, что будет с ними на изрытом разрывами снарядов склоне холма?.. Не знаю. И никто другой не знает, потому что каждый человек по-своему готовится идти почти на верную смерть. Нет, в бою о смерти не думает человек, а вот перед тем, как услышать команду «Вперед!»…

— Разрешите курить, товарищ командующий?

Заместитель начальника штаба армии по вспомогательному пункту управления гвардии капитан Семенов неслышно раскрыл портсигар, достал трофейную сигарету, полез в карман за спичками, привычно тряхнул коробком — он был пуст…

— Сева, огоньку, будь добр, — тихо сказал Семенов гвардии лейтенанту Маркову, что сидел на низеньком топчане, застеленном серым суконным одеялом, у правой стенки блиндажа и перочинным ножиком заострял концы цветных карандашей.

И гвардии капитан, и гвардии лейтенант уже привыкли, что командарм может сидеть на топчане (всегда у левой стенки его топчан), закинув ногу на ногу, курить молча и десять, и двадцать минут, уставившись полуприкрытыми глазами в стенку блиндажа… Не знали только — о чем думает в эти минуты командарм, в тихие минуты, когда все готово, чтобы он мог сказать в трубку рации слова: «Ураган! Три девятки!» Но стрелки часов не подошли еще к цифрам, которые означают «минус сорок Ч» — начало огня артиллерии…