— Шабаш. Спим. — Борзов отбросил окурок, поплевал на обожженные пальцы и повалился боком на солому. — Так рубашечку, значит, завтра получу, Борис?

Старшина вздохнул.

— Дам. Дрыхни.

Они не успели задремать — над головами в темном небе зарокотало…

— Каждую ночь наши Данциг бомбят, — сказал старшина. — Звездный налет называется, Горбатов говорил… Со всех сторон самолеты — и дают немцу припарку…

Летели над ними невидимые самолеты, а когда глухо загудела земля, кромсаемая тысячами бомб, три друга уже спали.

59

Все старшие офицеры корпусов и дивизий Седьмой ударной армии знали, что ни по рациям, ни по телефонам два, а то и три часа после «часа Ч»[8] не услышат они с командно-наблюдательного пункта голос Никишова…

Знали они, что этот не совсем обычный порядок командарм перенял от командующего фронтом маршала Рокоссовского. Случалось в ином бою — вежливый, негромкий голос маршала, знакомый тысячам офицеров, говорил по телефону кое-кому из чересчур нетерпеливых командармов, не выпускавших из руки телефонной трубки, едва пехота выберется для атаки из траншей: «Вы Сергея Васильевича давно не видели?.. Позвоните, если вам не трудно, узнайте, как у него здоровье…»

Намек маршала был понятен каждому командарму, и результат такого разговора был одинаков: в дивизиях и корпусах облегченно вздыхали, глядя на вдруг умолкший телефон… А командарм в сердцах грохал трубкой по аппарату, иногда — смотря по характеру — пускал матерка, а то и приказывал ординарцу дать стакан чаю…

В такие минуты на командных и наблюдательных пунктах в дивизиях и корпусах штабные остряки из офицеров помоложе охотно растолковывали каждому новому сослуживцу, впервые попавшему в соединения Второго Белорусского фронта и удивленному непривычным молчанием телефонов, что соединяли с командармом, в первые часы после начала наступления: «У командарма-семь железный принцип для комдивов и комкоров: ходите своими ногами…» И объясняли новичку, что суть принципа проще простого: командарм помогает дивизии или корпусу только тогда, когда они «не могут ходить своими ногами», дело не ладится, наступление затухает… Вот в такие минуты и можно звонить «вверх», просить помощи… И еще толковали новичку, что принцип можно нарушить, если дивизия или корпус отличится, рванет вперед такими темпами, что тут уж не грех и порадовать командарма добрыми вестями… А командарм в те же первые часы наступления никогда не «висит над душой» комдивов и комкоров, дает им возможность спокойно руководить операцией…

«А вот у нас…» — начинал рассказывать новичок, но штабные остряки и слушать его не хотели: «Бросьте, майор… Вашему комфронта у нашего Константина Константиновича учиться не переучиться, мелко он против нашего маршала плавает…» И если иной новичок сдавался не сразу, то штабные остряки начинали с таким ядом разбирать последние операции командующего фронтом, откуда прибыл новичок, находили в этих операциях такие страшные просчеты и нарушения азов стратегии, что новичок бледнел.