— А?.. Кто?.. Тьфу ты, господи… — забормотал Борзов.

— Наснилось, что ли? — сказал, зевнув, Пашка.

— Да ну к лешему… тьфу, башка гудит… Бабы замучили, дьяволицы толстомясые…

— А мне все бе-еленькие снятся, — сказал Пашка.

— Жена у меня — что цыганка, черненькая, ловкая, — сказал старшина Мануйлов. — Так за всю войну хоть бы разок во сне увидать…

— Шкодник ты, старшина, вот жинка и обиделась, — усмехнулся Борзов, поелозил на соломе, укладываясь поудобнее… — А я сейчас вот свою ненаглядную видал, ага… Хороший сон был… Будто гуляем мы с Лидией по базару, яблок — навалом, огурцы, всякая тебе роскошь, ага!

И вздохнул Борзов — не привык он душой кривить, а про то, как лицо жены в воду уходило, разве расскажешь?

— Я солдат честный, — сказал старшина.

— Солдат ты честный, а старшина — хреновый, — сказал Борзов.

— Это как прикажете понимать?

— Ты мне не выкай, я этого не шибко боюсь. Рубаху у тебя клянчу четвертый день, не-е… пятый, считай, а ты — глядеть на меня глядишь, а понимать не понимаешь…

— Да я свою отдам, в душу Гитлера! — Старшина откинул с себя плащ-палатку, сел. — В складе полка натбелья напасено на год! А где тот склад, ежели мы рвем к Данцигу как с цепи сорвались?

— Написать, что ль, Сергею Васильевичу Никишову про тыловые порядочки, а?.. Как, Павел?

— Катай, — сказал Пашка Шароварин.

— Он враз лычки-то с нашего старшины срежет.

— Ты это… не пугай, ты по-человечески рассуждай! — Старшина закурил, сплюнул. — Я роту бы во все новое — хоть сейчас, да тыловики, душа с них вон, черт те где, понимать же надо, Николаич…

— Оставь курнуть, — сказал Борзов. — Нет лучше солдатской должности, товарищ начальник… Солдат кого хошь из души в душу может крыть, а ему начальство вежливо обязано отвечать… Мелко оно против солдата плавает, товарищ начальник. Солдату — первая пуля, потому он и первый человек в армии, понял? Вот срежет тебе Никишов лычки — ты враз человеком станешь, это уж проверено…

— Ты чуток на ужин не хватил из фляжки? — спросил старшина и сунул цигарку в руку Борзову.

— Перед боем не пью, — сказал Борзов. — Архангел Гавриил, которые перед боем винишко тянут, в рай не пускает… А уж оставил-то, ну, жаден ты, Борис…

— Да вы спать будете, черти? — рассердился Пашка Шароварин.