Скоро огромный кувшин опустел почти наполовину.

Аполлошка заметил, что лама осовел. Узенькие косые глазки, заплывшие жиром, совсем сомкнулись, язык бормотал что-то невнятное. Он пил не так уже охотно и не торопился подавать «байкал».

Но Аполлошка был безжалостен. Не успевал лама сделать последний глоток, он наливал снова.

Изумление начало проступать на лице толстяка. Он пытался понять, что значит такое настойчивое угощение.

Допив последний «байкал», он спрятал его за спину. Но Аполлошка шутливо отнял.

— Аполлон будет! Пожалыста, будет!

Лама едва переводил дух.

Но Аполлошка взялся снова за кувшин. Лама в испуге вскочил.

Он хотел бежать, но было поздно. Лицо его вдруг изменилось. Кумыс бурным потоком хлынул изо рта и носа.

От неожиданности все вскочили на ноги. Хозяин испуганно бросился к ламе, исходившему кумысом. Фыркая от смеха, Вампилун и Попрядухин выбежали в другую комнату. Никто, кроме Аполлошки, не понимал, что случилось. Аполлошка, скрывшись во двор, трясся от смеха.

Дело выяснилось, когда хозяин заглянул в огромный кувшин.

Увидя его пустым, он залился непочтительным хохотом.

— Полтора ведра! — повторял он. — Полтора ведра!

Обиженный лама лежал на ковре и с каждым новым потоком кумыса бормотал проклятия Аполлошке.

— Ты что наделал? — накинулся Попрядухин на мальчика. — Тебя как порядочного в дом пустили.

Мальчик за смехом не мог говорить.

— А чего же он пьет?

— У них такой обычай. А ты с дуростями.

— Нешто я знаю? Пьет и пьет.