А сейчас, под тропиком Козерога, в ноябре – конец весны, и вот-вот наступит лето: после сильных дождей всё из земли так и прёт, всё цветёт и благоухает, птицы будят меня в четыре утра. Пара каких-то воробьиных усаживается прямо на открытую створку окна нашей спальни и дуэтом прерывает самые сладкие моменты сна – хочется запустить в них чем-нибудь тяжёлым…

Нннн-да-а-а… Так вот, про эндоскопию. Что же такое эндоскопия? Мне понравилось – другого пояснения и не требуется.

Я начал самостоятельно заглядывать в пищевод и трахею с бронхами в первые месяцы после окончания института. В МНИОИ им. Герцена у нас тогда ещё не было чудесных японских гибких эндоскопов, и мы пользовались стальными трубками (пациент под наркозом, естественно).

Делал я это без предварительного получения разрешения начальства, просто по принципу Барагвана госпиталя «посмотрел-сделал-научи», про который я тогда ещё и слыхом не слыхивал, как и мои тогдашние начальники. По этой причине реакция одного из них, Ивана Анисимовича Максимова (в общем-то, очень умного и уважаемого мной профессора), была чисто советской – он нажаловался на меня профессору Пирогову. Последний мягко пожурил меня:

– Слава, без рукосуйства…

Но продолжать эндоскопию профессор мне не запретил.

Позже институт Герцена получил пяток японских аппаратов, под которые тут же открыли эндоскопическую лабораторию, куда назначили старшими научными сотрудниками только-только остепенившихся Виктора Шевелёва и Вячеслава Лебедева, а Ивана Анисимовича Максимова поставили над ними профессором – все очень толковые врачи и приличные люди.

Любому из простых смертных касаться японских волшебных аппаратов было не положено. Такую же картину я наблюдал несколько позже и в ВОНЦ АМН СССР, только там эндоскопическое хозяйство было побогаче. Среди сотрудников отделения профессора Поддубного наиболее демократичным был молодой Олег Ефимов. Его я и просил «дай-заглянуть-разок» в пищевод или бронхи больных, которых мне изредка перепадало самому оперировать.

Я не совсем себе представляю хирурга, который может пойти на операцию, не видя собственными глазами опухоли пищевода, желудка, толстой кишки или трахеобронхиального дерева…

Правда, позже, в 1990 году, увидев в клинике Мэйо (Рочестер, Миннесота, США) опять же японский эндоскопический аппарат, выдающий цветные фотографии им «увиденного», я сказал:

– Ну, при такой технике профессору ещё можно разрешить самому не позориться своей криворукостью при пользовании эндоскопом.

В Африке есть много чудес, но самое потрясающее из них – свободный для всех врачей доступ к японским эндоскопам, увиденным мною в первые дни моей работы в провинциальном госпитале Питерсбурга – столицы Северного Трансвааля (так раньше называлась наша Полоквановка, столица Лимпоповии – провинции Южно-Африканской Републики, которую, подозреваю, вот-вот переименуют в какую-нибудь Зулубамбе). До слёз обидно, да? Это не укладывалось в наше российско-совковое представление об Африке, пусть даже о ЮАР.