Когда в Свазиленде я первый раз укололся во время операции на пациенте с неизвестным ВИЧ-статусом, я сдал в лабораторию свою кровь и кровь больного (по такому случаю согласия у пациента не спрашивают) и стал принимать антивирусный препарат. Особых переживаний в тот раз у меня не было – просто щекотание нервов.

Суперинтендант госпиталя американец с Аляски Джекл Хикл выдал мне бесплатно лекарство со словами: «It can make you sick».

Он оказался прав, после первых трёх доз AZT (азидотимидина) я действительно стал «sick»: голова моя гудела, ход мыслей нарушился. Инструкция рекомендовала приём препарата в течение месяца.

«Это – не жизнь!» – сказал я самому себе и выбросил таблетки. К концу дня пришёл ответ из лаборатории: оба теста были отрицательны.

Второй эпизод с «иглоукалыванием» был очень серьёзным: после довольно напряжённого ночного дежурства я взял кровь у больного с выраженными признаками СПИД и накололся инъекционной иглой с кровью. Вот когда душа уходит в пятки!

Мысль работала в правильном направлении: «Нужно думать не о себе, а о своих близких! Мне нужно обеспечить себе право на получение бесплатного лечения, продолжения работы и какой-то пенсии по случаю нетрудоспособности в случае заболевания».

Я попросил медсестёр в качестве свидетелей написать рапорт о случившемся. Они взяли у меня кровь и вместе с кровью больного отправили в лабораторию: мне ведь нужны были доказательства, что в момент случившегося у меня в крови не было антител к ВИЧ, а у больного эти антитела были.

Потом я сам написал рапорт о происшествии, получил на нём подпись медицинского суперинтенданта и даже кого-то ещё. Мне выдали протокол, предписывающий действия на такой случай. Завёл историю болезни, попросил одного из врачей всё случившееся записать и выписать мне антивирусный препарат для профилактики. Лекарства я получил, но принимать их не стал, – пусть будет записано, что все профилактические меры мною были предприняты. Из лаборатории ничего нового мне не сообщили: Рындин – негативный, пациент – позитивный.

Моё психическое состояние было связано не с ожиданием результатов тестов, а с самим фактом исключительно высокого риска заражения. И это состояние было ужасным; убежать в чтение, в какую-нибудь писанину или в работу было невозможно.

Разговаривать с мамой-Таней?… – О чём? Просто травить ей и себе душу?

Говорить с детьми? – Ещё хуже…

Беседовать в тот момент можно было только с самим собой. И я думал: «А вообще-то с ЭТИМ можно жить? Не со СПИДом, конечно, а с мыслью о том, что у тебя, может быть, СПИД…»