На прибрежном иле Тарзан увидел следы тех, кого искал, но ни лодки, ни людей не было видно. Ничто на первый взгляд не говорило о том, куда могли подеваться его жена и Роков.

Было ясно, что они нашли туземную пирогу, столкнули на воду и уплыли, подхваченные течением Угамби. Посмотрев вдаль, туда, где река исчезала за изгибом русла, человек-обезьяна на миг различил в густой тени нависших на водой огромных деревьев плывущую лодку, на корме которой мелькнула мужская фигура.

Подойдя к берегу, Мугамби и звери увидели, что их вожак, перепрыгивая с кочки на кочку, стремительно несется по болотистому берегу реки, направляясь к мысу, за которым река поворачивала и пропадала из виду.

Для того чтобы за ним последовать, тяжелым обезьянам требовалось сделать большой крюк – как и Шите, которая терпеть не могла воды. Мугамби решил остаться с ними, хотя пантеру подмывало немедленно броситься за своим белым господином.

Через полчаса бега по болотистому перешейку, отделяющему высокий мыс от джунглей, Тарзан срезал расстояние там, где река делала полупетлю, и, снова выскочив к воде, увидел долбленку, на корме которой сидел Николай Роков.

Джейн рядом с русским не было.

Едва Тарзан увидел врага, широкий шрам у него на лбу вспыхнул алым цветом, и тут же из его горла вырвался ужасный звериный клич обезьяны-самца.

Роков содрогнулся от этого звука, почувствовав в нем страшное предвестие своей грядущей судьбы. При виде человека, которого он боялся больше всего на свете, русский скорчился на дне лодки и его зубы застучали от ужаса.

Хотя негодяй полагал, что врагу до него не добраться, он буквально оцепенел от страха при виде Тарзана, а потом, выглянув из-за борта, зашелся в истерике, когда белый великан бесстрашно нырнул в опасные воды тропической реки.

Мощными размашистыми гребками человек-обезьяна выплыл на стремнину и стал неумолимо приближаться к влекомой течением пироге. Роков схватил одно из весел, лежащих на дне лодки, и, словно обезумев, принялся лихорадочно грести, желая оторваться от преследователя, казавшегося ему живым воплощением самой смерти.

А от противоположного берега к пловцу медленно приближалась едва различимая зловещая рябь, не замечаемая ни Тарзаном, ни Роковым.

Наконец Тарзан достиг кормы лодки и, протянув руку, ухватился за ее борт. Роков, застыв от страха, сидел, не в силах пошевелить ни ногой, ни рукой, и его взгляд был прикован к лицу заклятого врага, казавшегося посланцем самой богини возмездия.

Вдруг его внимание привлек внезапный всплеск позади пловца, и Роков догадался, что это значит.