— Это очень хорошо, — сказал он себе. — В любом случае, мне пришлось бы сидеть в отдельной комнате какого-нибудь кабака до тех пор, пока я не смогу вернуться и лечь спать без разговоров и расшаркиваний. Так гораздо лучше. Я в восторге от этой ровной песчаной дороги, что тянется и тянется без конца.

Утро было полно событий. Знакомство с мистером Флорисом, хирургом, его приглашение осмотреть лазарет, оборудованный виндзейлем его собственного изобретения для поступления вниз свежего воздуха. Его преувеличенное внимание, преувеличенно-почтительное внимание к мнению доктора Мэтьюрина по поводу Уоллеса — очевидные показания к немедленной супрапубической цистотомии[118], для Стивена очевиднее некуда. Появление миссис Миллер с ребёнком ни свет ни заря, поскольку «Лайвли» уже стоял на одном якоре с развевающимся Синим Питером.

Это была хорошенькая молодая женщина с решительным видом и некоторым намёком — нет, не на самоуверенность, а скорее на ту свободу, которую обеспечивают обручальное кольцо и ребёнок. Впрочем, это не особо бросилось в глаза, когда Джек приветствовал её на квартердеке: всего лишь чопорная благодарность и извинения за вторжение. Маленький Бриджес не доставит хлопот, заверила она его: он вполне привычен к кораблям — ездил в Гибралтар и обратно — его не тошнило, и он никогда не плакал.

— Что ж, мэм, — сказал Джек, — мы в восторге от той чести, которую вы нам оказываете вашим обществом, и хотели бы, чтоб вы оставались с нами и после Портсмута. Если кто-то не может подвезти жену или сестру брата-офицера — это весьма печально. Хотя, полагаю, мы можем рассчитывать иметь удовольствие видеть вас достаточно долго, поскольку ветер поворачивает к югу, чёр... что весьма досадно.

— Дядя Джон, — сказал юный Бриджес. — Почему ты киваешь и подмигиваешь маме? Она не так уж долго говорит с капитаном и, думаю, сейчас закончит. А я вообще ни слова не сказал.

— Стивен, — сказал Джек, — могу я войти? Надеюсь, я тебя не разбудил? ты спал?

— Нет, — ответил Стивен. — Вовсе нет.

— Знаешь, в констапельской все изрядно обеспокоены. Похоже, около миллиона твоих гадов забрались сегодня утром в их сосуд с какао — приносили себя в жертву сотнями, проползая через носик. Мне сказали, что ещё один столь же беспокойный и тревожный завтрак — и им придется оставить службу.

— А они заметили точное время?

— О, конечно, не сомневаюсь. Я уверен, что в промежутках между уклонением от атак, поеданием завтрака и управлением кораблём они тут же спешили отметить точное время по штурманскому двойному хронометру. Ха-ха.