Воин криво усмехнулся:

— Господин, я женат на женщине из этого племени. — Он коснулся уродливого шрама, оставшегося на месте левого уха. — Это ее муж сделал. Он забрал мое ухо, я — его женщину. Честный обмен.

— Воистину так, — согласился я. — Он остался жив?

— Пожил. Но недолго. — Витгар похлопал по рукояти меча. — Расчленитель позаботился об этом.

Я усмехнулся. Расчленитель — хорошее имя для меча, и этому мясницкому клинку скоро найдется много работы в Лундене.

Отлив начался только к полудню, но еще до крайней точки прилива, когда течение совсем ослабело, мы отшвартовали суда, шестами отвели их от пристани и отправились вниз по реке. Стоял очередной погожий летний день, слишком жаркий, чтобы ходить в кольчуге. Солнечные лучи играли на ряби, ленивый западный ветерок колыхал листья ив, а мы медленно, очень медленно спускались по течению. Использовали весла, но без особого успеха — мерсийцы непривычны к гребле. Я назначил Гербрухта на вторую баржу, а Беорнота на третью: будучи моряками, они знали свое дело. Их баржи ковыляли за нами, весла расплескивали воду и сталкивались, так что своему продвижению на юг мы более обязаны были течению реки и ускоряющемуся отливу.

Места впадения в Темез достигли к исходу дня, и тут-то я узнал предназначение четырех свай, вбитых в дно там, где рукава Лигана вливались в большую реку. К одной из свай была причалена баржа с сеном. Ее экипаж, всего три человека, дожидался смены направления движения воды. Не будь сваи, пришлось бы приткнуться к мели, а так они, привязанные к столбу, оставались на плаву. Это избавляло от необходимости ждать, пока подъем воды снимет их с мели, — можно воспользоваться первой, самой сильной волной прилива, чтобы идти в Лунден. Мы пришвартовались рядом и стали ждать.

Солнце палило. Ветер почти совсем стих. На небе ни облачка. Тем не менее на западе виднелось темное пятно, зловещее, как грозовая туча. То был висящий над Лунденом дым. «Город тьмы», — подумалось мне. Стало интересно, висел ли такой же дым над Беббанбургом, или же морской ветер просто сносит его вглубь материка? Потом я коснулся своего нового амулета, отвращая проклятие чумы. Я зажмурился и стиснул молот с такой силой, что он врезался в пальцы. Я молился Тору. Молился, чтобы ссадины мои зажили, чтобы ребра перестали болеть при каждом вздохе, чтобы раненое плечо не помешало разить мечом. Я возносил молитву за Беббанбург, за Нортумбрию, за сына, за весь народ на моей родине. Я думал о Берге и его причудливом грузе: королеве-беглянке и ее детях. Молился, чтобы чума обошла нас стороной.