Светлый фон
jetton

Все воззрились на пергамент, благоговейно забормотав.

— Ростовщичество, — проговорил сэр Генри Сьентклер, словно отплевываясь от навоза. Брюс угрюмо улыбнулся.

— Ростовщичество есть только у евреев, государь мой Рослинский. Храмовники сказывают, сие не одолжение денег, а собственные деньги человека, сберегаемые для него. Однако же свою выгоду они на передаче делают.

— А для чего этот jetton? — пожелал узнать Хэл, начавший прозревать возможности. — В сем случае?

jetton

Моргнув, Брюс взвесил пергамент на ладони, и улыбка его стала еще шире.

— Наверняка на выкуп графини. — Он иронично усмехнулся. — У меня четыре добрых боевых коня столько стоят. Дешево для графини Бьюкенской.

Губы Хэла изогнулись в улыбке, но граф разглядел промелькнувший в ней звериный оскал.

— Выкуплена для мужа сей цедулкой, — медленно, угрюмо усмехнулся Хэл. — Человеком, коего сей Маленфонт ни разу в глаза не видел…

— А как же Долговязый Тэм? — настойчиво встрял Куцехвостый, мигом всех отрезвив.

— О нем мы позаботимся, коли дозволите, — объявил аббат Джером. — И за спасение, и за то, что сей люд чувствует себя отчасти повинным в его смерти. Нападая, они не знали, кто есть кто, знаете ли.

— У него дома остались братья и сестра, — траурно возразил Хоб.

— Мы вряд ли довезем его останки, Куцехвостый, — ласково отозвался Сим. — Его родным будет довольно знать, что он погребен по-христиански в добром Божьем доме.

Куцехвостый поглядел на Сима, отвел глаза и вздрогнул при воспоминании об обитателях сего доброго Божьего дома.

— Лучше нестись, аки камень из пращи, — провозгласил Сим, — нежели стоять здесь, аки жернов.

— Я бы присоединился к вам в сражении, — скорбно объявил Генри Сьентклер, — но я отпущен под честное слово и не могу поднять оружие на англичан.

— Если все сделать правильно, — неспешно проговорил Брюс, не сводя глаз с Хэла, — никакого сражения не будет — зато, Богом клянусь, Коминам будет не по себе. Изабелла Макдафф получит свободу, и сэр Хэл может взять ее под свою опеку.

И рассмеялся, радуясь такому обороту.

— И все счастливы! — просиял он.