– Все, прекратили споры! – сердито рявкнул басом генерал Манн и в наступившей тишине приказал: – Доложите о результатах допроса задержанных, старший инспектор!

Антонидис едва перевел дыхание. Чертов ирландец, так позорить его перед генералом! Хотя, если подумать, то и правда: он слабо помнил, что тогда плел на радостях присутствовавшим в таверне гостям. Неужели он танцевал на стойке? Он же совершенно не танцует! Позорище! А он-то думал, отчего сержанты на все его вопросы о том, как закончился «пивной конкурс» стыдливо прячут глаза и старательно переводят разговор на другую тему. С этого дня больше никакого пива! Он вытер платком вспотевший лоб, тоскливо вздохнул и начал доклад:

– На допросе арестованные показали, что прибыли на остров с целью проведения акции протеста против того, что искусство, которое должно, как они выразились, «служить народным массам», находится в руках «кучки зарвавшихся олигархов». Поэтому они обманом проникли на территорию выставки и запалили четыре дымовые шашки, чтобы привлечь внимание СМИ и жителей острова к своей акции.

– Ожидаемо, – кивнул Манн. – А стреляли в охранников для «самозащиты»? Ну, и на вилле тоже – «защищались»? Да? Ну, ясно. Что по делу Шульца?

– Как вы знаете, господин генерал, – снова тяжело вздохнул Антонидис. – В тубусах не оказалось ничего, что могло бы как-то связать задержанных с похищением картин или с делом Шульца. Ни полотен, ни винтовки, ни патронов. Более того, арестованные в один голос утверждают, что весь вечер в день убийства они провели в таверне на пляже. Эта версия сейчас проверяется моими подчиненными. Если в таверне их опознают по фотографиям, то у них будет алиби. Получится, что к убийству Шульца они не причастны.

Генерал встал и широкими шагами прогулялся из угла в угол, потирая широкий лоб. Наконец, он остановился и произнес:

– Итак, что мы с вами имеем. Мы знаем, как произошла кража. Делоне, скорее всего, вынес картины из депозитария сразу после того, как профессор Фасулаки дал свое заключение. Получается, мы только сыграли на руку директору выставки. Выяви кто подмену позднее – он всегда мог бы заявить, что привез настоящие картины, а за безопасность полотен в зале не отвечает. Так вот, Делоне вынес картины и передал сообщникам, после чего в последний день выставки устраивается имитация ограбления. Вопрос: зачем? Второй вопрос: почему в последний? Почему не в первый или в любой другой? Думаю, что инсценировка задумывалась с целью снять подозрение с Делоне: мол, выставка все-таки была ограблена, а то, что полиция не может объяснить, как именно это произошло, – это уже вопрос к полиции. Вот почему в последний день? Почему тянули так долго? Ведь «электрики» были здесь всю неделю и могли устроить «протестную акцию» в любой день. Почему тянули время? Пока мне это совершенно непонятно. Дать похитителям уйти с острова с картинами? Но, если они уже ушли, зачем было в последний день травить Делоне? Если они покинули остров раньше – в его убийстве нет никакого проку: скрыться с острова, продать картины перекупщикам или сдать страховой компании за выкуп через посредника и зажить с поддельными паспортами, – как бы Делоне мог им помешать? Пойти в полицию? Заявить на них? Маловероятно. В конце концов, устранить Делоне они могли успеть в любой момент, если бы он стал представлять для них реальную опасность. Нет, здесь явно прослеживается какой-то другой мотив. Либо они все еще на острове, либо их интересы с интересами Делоне принципиально разошлись. А может, – и то, и другое. Если «электрики» и в самом деле подтвердят свое алиби, – то вопрос, кто убил журналиста Шульца за день до выставки, снова становится открытым. К сожалению, его диктофон мало что записал: в основном слышен только его голос, собеседника не слышно совершенно. Или у аппарата разрядились батарейки, или он его поздно включил, но по той записи, что мы имеем, понятно только одно: Шульц угрожал кому-то, что в случае кражи сможет доказать, кто в ней виноват и как именно она была совершена. Через минуту, как он произнес эти роковые для себя слова, – его настигла пуля. Как именно была совершена кража мы выяснили благодаря шифровке, найденной в книге, что принадлежала журналисту. Мы многое смогли выяснить, но будь я проклят, если мне не кажется, что в деле розыска полотен мы топчемся на месте!