После этого никто не повернулся ко мне и не предложил стакан, когда разливали шнапс, как никто не предлагал мне бокал с вином после завершения каждой службы в конце Шабата. Они обходились со мной с мягким снисхождением, совершая свои мицвот, свои хорошие поступки, словно бородатые бойскауты, заботящиеся о калеках, чтобы получить за заслуги значки и когда-нибудь — самую главную награду.

Приход весны был для меня словно новый приступ боли. Я был уверен, что моя жизнь изменится, но не знал как. Я перестал бриться, решив отрастить бороду, какие носили все мужнины в тех местах. Я некоторое время прокручивал в голове мысль начать жизнь сначала в этой общине, но понял, что эти евреи так же не похожи на меня, как я не похож на эмишей.

Я наблюдал, как фермеры все больше времени проводят в полях. Кругом стоял густой запах навоза.

Однажды я отправился на ферму к Симону Йодеру. Йодер арендовал у ортодоксальных евреев часть земли и обрабатывал ее. Именно его лошадь я остановил тогда на дороге.

— Я хочу работать на вас, — заявил я.

— Что ты можешь?

— Все, что необходимо.

— Ты можешь править повозкой?

— Повозкой? Нет.