Вскоре после посадки настало время первого покоса. Каждый день я работал в полях, вдыхая запахи труда: смесь лошадиного мускуса, моего собственного пота и одуряющего аромата свежескошенной травы. Моя кожа потемнела на солнце, а тело постепенно закалилось и стало сильнее. Я не стригся и не брился. У меня отросла солидная борода. Я чувствовал себя Самсоном.

— Ребе, — спросил я однажды вечером за ужином, — считаете ли вы Господа всемогущим?

Длинные белые пальцы поскребли подбородок, спрятанный под окладистой седой бородой.

— Во всем, кроме одной вещи, — наконец ответил ребе. — Господь есть в каждом из нас. Но мы должны дать ему позволение выйти наружу.

Все лето я получал настоящее удовольствие от простого труда. Я думал о тебе, когда работал. Я позволял себе мысли о тебе, поскольку верил, что становлюсь хозяином самому себе. Я имел наглость начать надеяться, однако я понимал, что алкоголик во мне все еще жив, ибо мне не хватало некой храбрости. Всю жизнь я убегал. Я убежал от ужасов Вьетнама, найдя успокоение в бутылке. Я убежал от обязанностей раввина, став агентом по продаже недвижимости. Я убежал от личной утраты, выбрав деградацию. Я не питаю особых иллюзий на свой счет.

Внутри меня росло напряжение. Когда лето начало подходить к концу, я, будто псих, пытался оттянуть его неминуемый конец, но, естественно, это было невозможно. В самый жаркий день августа я помог Симону Йодеру сложить остатки сена в амбар. Потом я поехал в Акрон.