— Немцы! Хлопцы, то немцы!

Я замер. Вот они, бойцы Валленштейна! Ужас Германии, кошмар Богемии, страшный сон Австрии.

— До бою, панове! До бою!

Поздно! Острые каски уже на лестницах, на валу, за валом, у первых шатров…

— Гу-р-ра-а!

Навстречу стальной волне ударила другая — в ярких жупанах и шароварах из красной китайки. Запорожцы вступили в бой.

— Робы грязь, хлопцы! За Матинку Богородицу да за Святую Покрову! Гур-р-р-а-а-а!

И словно в ответ под самым ухом:

— А бош, миз анфан, а бош! Вперьед! Страшный бог Марс с обнаженной шпагой на миг замер на краю вала, махнул рукой, исчез среди калганов и свиток.

Шевалье ни черта не понимал в политике — зато хорошо знал, кто такие немцы!

Время остановилось, отступило, съежилось, спряталось за блеском железа, за предсмертными стонами, за пороховой гарью. Медленно, медленно, словно сама себе не веря, стальная волна начала отступать, пятиться, распадаясь на маленькие темные брызги…

Я отвернулся. Смотреть не было сил. Неужели все зря? Неужели проклятый Вавилон непобедим? Тогда почему я… Рад? Нет, мне нельзя радоваться! Ведь это мятежники, ребелианты, клятвопреступники, турецкие наймиты!..

…С немецкой пехотой врукопашную, без доспехов и пик! А шевалье, шевалье-то каков!

Марс!

На этот раз уже не кричали о победе. И вообще не кричали. Говорили негромко, больше стонали и ругались. Над огромным табором, над измученными окровавленными людьми медленно, неспешно начало проступать Непоправимое. Новые пленные, новые хоругви, брошенные у митрополичьего шатра, — все это уже не имело значения перед лицом случившегося. Снова перекличка, но уже другая, тихая, полная отчаяния.

— Амурат-султана арканами повязали!..

— Эх, справный татарин был! Как он под Збаражем ляхов гонял!

— Уже не погоняет! Молчание, долгое, тяжелое.

— А хан-то уже за Стыром!

— За Стыром! Телеги бросил, пленных порезал…