Когда я вернулся в кухню, они все четверо стояли вокруг стола, на котором Гилберт расположил завтрак — ветчину и язык с салатом из зелени и молодой картошкой и крутые яйца для Джеймса. Их еда меня теперь, конечно, совсем не интересовала, да и вообще аппетит у меня почти пропал. Под краном студились две откупоренные бутылки белого вина. Перегрин, в одетом виде выглядевший куда пристойнее, пил виски и слушал по транзистору матч. Когда я вошел, наступило молчание. Перри выключил радио. Все словно чего-то ждали.

Я налил себе бокал вина и подцепил на вилку кусок ветчины.

— Продолжайте, не стесняйтесь. Я поем на воздухе.

— Не уходи, мы хотим с тобой поговорить, — сказал Перегрин.

— А я не хочу с вами говорить.

— Мы хотим тебе помочь, — сказал Гилберт.

— Да ну вас к черту.

— Подожди, пожалуйста, минутку, — сказал Джеймс. — Титус хотел тебе что-то сказать. Ведь правда, Титус?

Титус, весь красный, промямлил, не глядя на меня:

— По-моему, вы должны отпустить мою мать домой.

— Ее дом здесь.

— Но право же, дружище… — начал Перегрин. — Я не нуждаюсь в ваших советах. Я вас сюда не звал.

Джеймс сел, остальные тоже. Я остался стоять.

— Мы не хотим вмешиваться, — сказал Джеймс.

— Ну и не надо.

— И не хотим докучать тебе советами. Мы эту ситуацию не понимаем, что вполне естественно. Но мне кажется, что ты и сам ее не совсем понимаешь. Мы не хотим тебя уговаривать…

— Тогда зачем вы настроили Титуса сказать то, что он сейчас сказал?

— Чтобы ты услышал определенное мнение. Титус так считает, но боялся тебе сказать.

— Вздор.

— Тебе предстоит трудное и, сколько я понимаю, безотлагательное решение. Если б ты согласился с нами поговорить, мы бы помогли тебе принять это решение разумно, и не только принять, но и выполнить. Ты не можешь не видеть, что тебе нужна помощь.